Олег Трубачев - К истокам Руси. Народ и язык

Многие помнят, возможно, какому суровому критическому разбору подверглись две книги Г.А. Хабургаева – «Этнонимы «Повести временных лет»» в связи с задачами реконструкции восточнославянского глоттогенеза» (М., 1979) и «Становление русского языка» (М., 1980) [496]. Книги эти действительно представляли собой странную смесь археологии с диалектологией, порой также – с недоброкачественной этимологией и реконструкцией. Но главный приговор был вынесен рецензентом даже не за это: «Если бы X.[абургаеву] удалось этот центр (иррадиации многих процессов языкового развития. – О.Т. ) определить, это было бы его большой заслугой. Но он не пытается это сделать; как кажется, он даже не видит этой проблемы» [497]. Да, этой проблемы не видели, и за этим стоял уровень лингвогеографических изучений.

Может быть, стоит поэтому, а также в связи с некоторыми серьезными наметками и высказываниями, процитированными уже выше, присмотреться, в частности, к курско-орловской группе говоров, удобно выделенной на диалектологической карте 1964 года и на диалектологической карте русского языка в Европе 1914 года [498]. Трагизм проблемы, если можно так выразиться (хотя трагизма русской науке вообще не занимать, и даже в нашем сжатом очерке эта тема звучит уже дважды), проявился в данном случае в том, что в известной работе И.В. Сталина 1950 г. содержался тезис о курско-орловском диалекте как основе русского национального языка. Как всегда у нас, славословия вдруг резко потом оборвались, и в последующий период воцарилось тяжкое табу над этой темой, проблемой и в целом – над поисками центра [499]. Как водится в таких случаях, с водой выплеснули и ребенка. Серьезный историк русского языка С.И. Котков, подготовивший диссертацию об орловских говорах, оказался легкой мишенью для всяческой критики. А, между прочим, речь шла о работе, не только пролившей много света на орловские говоры, их состояние и разностороннюю историю, но более того, исправившей немало застарелых перекосов в оценке отношений северновеликорусский – южновеликорусский – общенародный(национальный, литературный) язык. Мы не раз и не два обратимся еще к этой диссертации и другим работам Коткова. Некоторые пассажи оттуда явно заслуживают воспроизведения. Напр.: «В массе орловских говоров они (формы им. п. мн. ч. на -а м. р. – О.Т. ) охватывают в основном тот же словарный круг, какой находим в литературном языке и широком просторечии… берега , бока , верха , ветра , вечера , волоса , ворота , глаза , года , города , дома , закрома , колокола , леса , луга , номера , погреба , поезда , рога , рукава , снега , сорта , тока , трактора , триера , хлеба , холода » [500] . Не менее информативно, далее, наблюдение об окончании род. п. ед. ч. на -в– ( другово , синево , моево ), которое считается характерным для севернорусского,а в действительности господствует в орловских говорах, согласно результатам обследования [501]. Констатируется несколько большая близость южновеликорусских говоров к общенародному языку в области синтаксиса, чем это имеет место в отношении северновеликорусского [502]. При этом речь ведется не о прямолинейной иррадиации центральнодиалектное – > общенародное, а о «перемалывании» курско-орловского в общенародное [503].

Но центральным было и остается явление аканья: центральным как по структурной характеристике и важности ввиду охвата также общенародного (национально-литературного) языка, так и по своей центральнодиалектной принадлежности, и это признается разными авторами [504]– о первоначальной территории акающего диалекта, включающей курско-орловские и соседние говоры, см. также уточнение, что для орловских говоров характерны «примерно те же безударные гласные», что и для литературной речи [505]. Центральноюжновеликорусский характер отмечается и для диссимилятивного аканья [506], впрочем, уже у Коткова [507]: «Восточная граница диссимилятивного аканья в Орловской области не выходит за восточные пределы диссимилятивного аканья суджанского типа». Примерно на тот же центр наслаивается диссимилятивное яканье: Курск – Орел – Смоленск [508]. Эти диссимилятивные преображения безударного вокализма, честь открытия которых принадлежит Шахматову [509], типа диалектных с[ъ]ва, тр[ъ]ва [510], курск., льговск. жылезо , жына , жыра [511], жылаши , цына [512], въда , жыра , шыгатъ [513], в ограниченном, правда, объеме и ненадолго, проникли и в стандартнолитературную орфографию, орфоэпию, ср. пресловутые «сценические» жыра , шыги [514], ср. уже отсутствие подобных рекомендаций в «Орфоэпическом словаре…» [515].