Василь Быков - Его батальон

– Как немец?

– Молчит, товарищ комбат, – глухим простуженным голосом ответил боец. Волошин вгляделся попристальнее – нет, боец был незнакомый, наверно, из недавнего пополнения – худенький, озябший, с острым подбородком под каской. Всех старых пехотинцев седьмой он знал еще с того времени, как сам командовал этой ротой. Но старых уже осталось немного.

– Как фамилия?

– Моя? – тихо переспросил боец. – Рядовой Тарасиков.

– Откуда родом?

– Я? Саратовский, – сказал он и притих, наверно, в ожидании новых, в этом же смысле, вопросов. Комбата, однако, интересовало другое.

– Машин там не было слышно? Не гудели?

– Машин? Нет, не слыхал. С вечера где-то лопатками близко тупали. Похоже, вон там, возле овражка, – указал в темноту боец. – Наверно, дзот строят.

Дзот – это конечно, без дзота они не обойдутся. Но будет хуже, когда, оборудовав дзоты, еще и натыкают мин вокруг, тогда завтра не избежать беды, будет сюрприз не дай бог. Комбат повглядывался в темноту, послушал, однако ночь была ветреная и на редкость глухая. С вечера над высотой, наверно, не взлетело ни одной ракеты, и уже одно это обстоятельство наводило на размышления.

– Ну что ж, Тарасиков. Наблюдайте.

– Есть! – с готовностью ответил боец и спросил тоном давно знакомого: – А где ваш Джим, товарищ капитан? Не слыхать что-то.

– Нету Джима, – сухо ответил комбат и пошел дальше.

Джима, конечно, уже не вернешь, если угодил к такому начальнику, то, считай, дело пропащее. Вообще для собаки это, может, и лучше, у генерала ее судьба может сложиться счастливее, чем на передовой. И тем не менее щемящее чувство потери шевельнулось в сознании капитана – столько у пего было связано с этим псом!.. Но смотри, и боец, молодой, в батальоне недавно, а знает Джима и даже интересуется им. Комбат был уверен, что видит бойца впервые, а тот, оказывается, не только узнает комбата в ночи, но еще и знает его собаку. Хотя такова уж судьба командира: каждый его шаг – перед сотней внимательных человеческих глаз, от которых ничего не скроешь.

Из темноты снова окликнули – возле пулеметного окопа, греясь, размахивал руками старый пулеметчик Денищик, знакомый комбату еще по летним боям под Кузьминками, когда совсем небольшая группа бойцов – остатки полка – пробивалась из окружения. Тогда же этот довольно пожилой боец неизвестно откуда прибился к роте и так вместе с нею и вышел к своим. А на переформировке из-за него произошла неприятность – начальство начало придираться: почему не отправил бойца на проверку, зачем оставил в роте – человек чужой, незнакомый, мало ли что может случиться. Проверялся Денищик позже, в боях, когда однажды, заменив раненого пулеметчика, помог отбить контратаку немцев, да так и остался при пулемете. Впрочем, пулемет у него, кажется, уже новый – вместо «максима» тонкоствольный, системы Горюнова.

– Ну как дела, Денищик?

– А пока что слава богу.

– Почему богу? Ты что, верующий?

– Верующий не верующий, а так говорят. К слову приходится.

Боец уважительно, со сдержанным достоинством перед начальством переступил с ноги на ногу, втянув голые, без рукавиц, руки в коротковатые рукава телогрейки. Комбат опустился возле пулемета на корточки и взглянул в темноту через бруствер.

– А как обстрел? Мертвого пространства нет?

– Ну что вы! Все как на талерке, товарищ комбат.

– Тарелке надо говорить. А они тут не засекут вас? С высоты ведь тоже как на тарелке.

– Ну. Так мы ведь, когда тихо, Гаруна сюда, – Денищик показал в окопчик, где под бруствером темнела оборудованная для пулемета ниша-укрытие, в которой теперь посапывал свернувшийся калачиком его напарник. – Обстрел когда. А как заварушка, тогда на место.

Комбат распрямился на бруствере.

– Ну молодцы. Командир роты где?

– А тут, недалеко. Блиндажик вон, – кивнул головой Денищик и снова принялся греться – притопывая, шлепать руками под мышками.

Невдалеке под обмежком начиналась мелкая недокопанная траншейка, из которой послышались далековатые, возникавшие под землей голоса. Обрушивая рыхлые стенки траншеи, комбат почти боком пробирался по ней, пока не завидел под бруствером слабый проблеск света у края палатки. Приподняв пыльный брезентовый полог, он нагнул голову и с усилием протиснулся в тесный полумрак блиндажа.

Здесь ужинали. Тесно обсев разостланную на полу палатку, бойцы сосредоточенно работали ложками. Между разнообразно обутых – в ботинки, сапоги и валенки – ног стояло несколько котелков с супом. В углу против входа, привстав на коленях, в распоясанной гимнастерке, укладывала вещмешок Веретенникова. Из-под жиденькой русой челки на лбу она метнула в комбата отчужденный, обиженный взгляд и локтем толкнула лейтенанта Самохина.