Александр Дюма - Сальватор. Том 1

– Не будет ли нескромностью спросить, сударь, о чем вы мечтаете? – спросил старый любитель.

– Отчего же сударь, отнюдь нет! – отвечал капитан. – Я хочу основать бесплатную школу рисования, где перед учителями будет стоять одна задача: учить простоте в искусстве.

– Великая идея, сударь!

– Правда?

– Величайшая и филантропическая. Вы, сударь, живете в столице?

– Нет, но я намерен здесь поселиться. Что-то мне надоело мотаться по свету.

– Неужели вы объездили весь свет? – в восхищении вскричал его собеседник.

– Шесть раз, сударь, – просто ответил моряк.

Любитель отпрянул.

– Да это же больше Лаперуза! – заметил он.

– Господин де Лаперуз совершил два кругосветных путешествия, – все так же просто проговорил моряк.

– Я, может быть, имею честь беседовать с прославленным моряком? – поспешил задать вопрос любитель.

– Пф! – только ичвымолвил скромный незнакомец.

– Могу ли я узнать, как вас зовут, сударь?

– Зовут меня Лазар-Пьер Берто по прозвищу МонтобаннВерхолаз.

– Не родственник ли вы знаменитого Берто де Монтобанана, племянника Карла Великого?

– Вы хотели сказать – Рено де Монтобана?

– Да, верно: Рено… Берто…

– Ну да, обычно их часто путают Думаю, я не имею этой чести; если только по материнской линии… Кроме того, в нашем имени есть непроизносимая буква, которую представители семейства Рено де Монтобанов никогда не имели честь носить.

Любитель, не понимавший, в каком месте своего имени капитан Монтобанн вставляет непроизносимую букву, тщетно примерял ее мысленно со всех сторон.

Наконец он отказался от этой затеи и убедил себя, что просто-напросто не расслышал и неправильно понял: видимо, моряк говорил о различии в гербах, а не в именах.

Он вынул из кармана визитную карточку и передал ее капитану со словами:

– Капитан! Я бываю дома по понедельникам, средам и пятницам от трех до пяти часов пополудни. В пять я обедаю, и если вы пожелаете иногда оказать мне честь, разделив со мной скромную трапезу, я буду счастлив: моя жена без ума от морских сражений, и вы нас обоих порадуете, рассказав что-нибудь из своего прошлого.

– С удовольствием, сударь, – кивнул капитан, опуская карточку в карман. – Сражения, на мой взгляд, и существуют для того, чтобы о них рассказывать.

– Совершенно справедливо, сударь, совершенно справедливо! – с поклоном ответил любитель и удалился.

После этой своей победы капитан пуще прежнего стал расхваливать каждую картину и завоевал сердца двух-трех других любителей, пораженных, как и первый, справедливостью его суждений и его пылкой любовью с простой живописи.

Через два часа он завоевал всеобщее восхищение.

За ним ходили по пятам по мастерской и слушали его со вниманием и сосредоточенностью прилежных учеников, внимающих прославленному профессору.

Это представление – в полном смысле этого слова – продолжалось до пяти часов, то есть до того времени, когда, как мы уже упоминали, посетители расходились.

В тот момент, как слуга Петруса отворил дверь, чтобы напомнить об окончании осмотра, капитан повернул картину, прислоненную лицом к стене и словно не предназначавшуюся для продажи.

Это был эскиз битвы «Прекрасной Терезы» с «Калипсо», который Петрус набросал однажды после оживленного рассказа отца.

Едва взглянув на картину, Пьер Берто восхищенно вскрикнул, заставив остановиться тех, что уже потянулись к выходу.

– Клянусь морским богом, я не думал, что такое возможно! – вскричал он.

Несмотря на просьбу лакея, присутствовавшие столпились вокруг капитана – Что вы хотите сказать, сударь? – в один голос спросили человек двадцать.

– Ах, господа, – не унимался капитан, вытирая глаза, – простите мое волнение. Но когда я увидел, как точно передано одно из первых сражений, в которых мне довелось принять участие и прославиться, должен сказать, что слезы сами собой хлынули у меня из глаз.

– Плачьте, капитан, плачьте! – загомонили посетители.

– Только один человек, – прибавил капитан, – мог бы с такой невероятной точностью передать бой «Калипсо» и «Прекрасной Терезы», но этот человек никогда не держал в руке кисти.

– Кто же этот человек? – спросили присутствовавшие; их внимание было возбуждено до последней степени этим драматическим эпизодом.

– Я имею в виду капитана «Прекрасной Терезы».

– А этим капитаном были вы, сударь, верно? – проговорили сразу несколько голосов.

– Нет, не я, – величаво взмахнув рукой, возразил Монтобанн-Верхолаз, – капитаном был мой верный друг Пьер Эрбель.