Александр Дюма - Сальватор. Том 1

Да и что бы мы делали в спальне этой восхитительной г-жи де Маранд, которую любим всей душой? Мы уже знаем эту спальню.

Последуем в менее аристократичный квартал, к которому в задумчивости бредет этот поэт по имени Людовик, сердце которого отогрелось в лучах любви.

Он пришел на Ульмскую улицу.

Спроси его кто-нибудь, как он добирался и какие улицы миновал, Людовик не смог бы ответить.

Сквозь неплотно прикрытые ставни первого этажа, занимаемого Брокантой, Баболеном, Фаресом, Бабиласом и его товарищами, пробивался свет. Он то становился ярче, то бледнел: это доказывало, что в квартире еще не ложились и свет переносили из комнаты в комнату.

Людовик подошел ближе и приник глазом к щели. Но хотя окно было приотворено, со своего места Людовику так и не удалось ничего разглядеть.

Он понял одно: Розочка еще не поднималась к себе; ничто не указывало на присутствие девочки в верхнем этаже: ни мягкий свет ночника в ее комнате, ни горшок с розовым кустом, который девочка, входя к себе, выставляла на окно; Людовик крепконакрепко наказал, чтобы она не оставляла цветы в спальне на ночь.

Итак, не имея возможности видеть, Людовик прислушался.

Уяьмская улица, тихая даже днем, словно окраина провинциального города, была в этот час совершенно безлюдна. Пристально вслушиваясь, можно было разобрать, о чем говорят в первом этаже.

– Что с тобой, дорогуша? – спрашивала Броканта.

Вопрос этот, очевидно, являлся продолжением разговора, начатого еще до прихода Людовика.

Однако тот, к кому обращалась Броканта, молчал.

– Я спрашиваю, что с тобой, сокровище мое! – продолжала обеспокоенная гадалка.

В ответ – то же молчание.

«Ого! „Дорогуша“ и „сокровище“, к которому ты обращаешься, мамаша Броканта, – проказник и невежа, – подумал Людовик, – это, конечно, негодник Баболен дуется или притворяется больным».

Броканта продолжала расспросы, но по-прежнему не получала ответа. Можно было заметить, что в ее голосе ласковые нотки сменялись постепенно угрожающими.

– Если не будешь отвечать, мсье Бабилас, – вымолвила наконец цыганка, – обещаю тебе, дорогуша, что ты у меня дождешься хорошей трепки, слышишь?

Вероятно, существо или, точнее, пес, к которому она обращалась с вопросами, счел за благо для собственной шкуры нарушить молчание и отозвался ворчанием, закончившемся жалобным воем.

– Да что с тобой такое, бедненький мой Бабилас? – вскричала Броканта и тоже испустила жалобный стон под стать своему любимцу.

Бабилас, похоже, отлично понял новый вопрос хозяйки и заворчал еще выразительнее: Броканта прямо-таки изумилась.

– Неужели это возможно, Бабилас?

– Да, – отозвался пес на своем языке.

– Баболен! – крикнула Броканта. – Баболен! Слышишь, негодник?

– Что? Что такое? – вскрикнул Баболен, задремавший было и некстати разбуженный матерью.

– Подай карты, бездельник!

– Эге-ге! Карты? Так поздно? Ну и ну! Этого нам только не хватало!

– Карты, я сказала.

Но Баболен что-то проворчал в ответ, это указывало на то, что пареньку был не в диковинку родной язык Бабиласа.

– Не заставляй меня повторять дважды, негодник! – пригрозила старуха.

– На что вам карты в такой час? – проговорил паренек таким тоном, словно устал урезонивать мать. – Ваши карты?

Прекрасно! А если полиция узнает, что вы гадаете в неурочное время, в два часа ночи?!

– Ах, Боже мой! – прозвенел ласковый голосок Розочки. – Неужели сейчас так поздно?

– Нет, девочка, еще только двенадцать часов! – возразила Броканта.

– Ну да, двенадцать, – хмыкнул Баболен. – Взгляните сами!

Часы пробили один раз, словно желая положить конец их спору.

– Вот видите: час! – воскликнул Баболен.

– Не час, а половина первого, – возмутилась Броканта, желавшая, чтобы последнее слово осталось за ней.

– Да, да, половина первого! А о чем это говорит? Ваша проклятая кукушка хлопает одним крылом, только и всего. Ну, спокойной ночи, мамочка! Будьте добры, оставьте бедного Баболена в покое: пусть спокойно дрыхнет!

Мы просим у читателя прощения за слово «дрыхнет», однако оно еще употреблялось в описываемую нами эпоху.

Впрочем, Броканта, кажется, отлично поняла, куда клонит Баболен, и закричала:

– Ну, погоди! Я тебе покажу «дрыхнуть»!

Баболен, разумеется, тоже догадался, каким обидным способом собирается его уложить в постель Броканта или, вернее, поднять его с постели: он прыгнул с кровати на пол, а оттуда – к многохвостой плетке, к которой уже протягивала руку Броканта.