Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

– Вы правы… Однако я полагаю, что вон там, на плоскогорье, мы найдем еще лучше.

– Как вам будет угодно… Идемте.

– Который теперь час? – спросил де Жюсье. – Я так торопился, что забыл часы.

Руссо достал из жилетного кармана большие серебряные часы.

– Девять, – ответил он.

– Не отдохнуть ли нам немного? Вы ничего не имеете против? – спросил де Жюсье.

– Вы не привыкли много ходить! Вот что значит собирать травы в изящных туфлях и шелковых чулках.

– Я, знаете ли, проголодался.

– Ну что ж, давайте позавтракаем… Деревня всего в четверти мили отсюда.

– Да нет, что вы!

– Почему же нет? Или у вас есть чем позавтракать в карете?

– Взгляните вон туда, в лесную чащу, – предложил де Жюсье, указывая рукой вдаль.

Руссо приподнялся на цыпочки и приставил козырьком руку к глазам.

– Ничего не вижу, – обронил он.

– Как, неужто вы не видите крышу небольшого деревенского домика? На крыше флюгер, а соломенные стены выкрашены в белый и красный цвет, наподобие шале.

– Да, теперь вижу: небольшой новый домик.

– Ну да, вроде беседки.

– Так что же?

– А то, что нас там ожидает обещанный мною скромный завтрак.

– Ну хорошо, – сдался Руссо. – Вы хотите есть, Жильбер?

Жильбер оставался безразличен во время их спора. Машинально сорвав цветок вереска, он отвечал:

– Как вам будет угодно, сударь.

– В таком случае идемте, – подхватил де Жюсье, – Кстати, нам ничто не мешает собирать по пути растения.

– Ваш племянник, – заметил Руссо, – охотнее, чем вы, занимается ботаникой. Я собирал вместе с ним растения в лесах Монморанси. Мы были вдвоем. Он быстро отыскивает то, что нужно; правильно собирает, отлично объясняет.

– Послушайте: он молод, ему еще нужно составить себе имя.

– Разве у него не то же имя, что у вас, уже вполне известное? Ах, дорогой собрат, вы собираете растения, как любитель!

– Не будем ссориться, дорогой философ. Взгляните, какой прекрасный plantago nonanthos. Разве у вас есть такие в вашем Монморанси?

– Нет! – воскликнул Руссо. – Я тщетно искал его, доверившись Турнефору… Да, в самом деле, великолепный экземпляр.

– Какой очаровательный павильон! – заметил Жильбер, переходя из арьергарда в авангард.

– Жильбер проголодался, – заметил де Жюсье.

– Ах, сударь, прошу меня извинить! Я с удовольствием подожду, пока вы закончите.

– Тем более, что заниматься ботаникой после еды вредно для пищеварения. И потом, глаз теряет остроту, наклоняться – лень. Давайте еще немного поработаем, – предложил Руссо. – А как называется этот павильон?

– «Мышеловка», – отвечал де Жюсье, вспомнив словечко, которое придумал де Сартин.

– Странное название!

– Знаете, за городом в голову приходят разные фантазии…

– А кому принадлежат эти земли, эти чудесные тенистые леса?

– Точно не знаю.

– Должны же вы знать владельца, если собираетесь здесь завтракать? – настораживаясь, заметил Руссо; в душе у него зашевелились сомнения.

– Это неважно… Вернее, я здесь знаком со всеми; сторожа здешних охотничьих угодий сто раз меня видели и отлично знают, что доставят своим хозяевам удовольствие, если почтительно со мной поздороваются и предложат мне заячье рагу или сальми из бекаса Люди всех здешних владений позволяют мне распоряжаться всем, как дома. Я не знаю в точности, принадлежит ли этот павильон госпоже де Мирпуа или госпоже д'Эгмон, или… Господи, да почем я знаю… Главное, дорогой философ, – я уверен, что вы со мной согласитесь, – мы найдем хлеб, фрукты и пирожки.

Своим добродушным тоном де Жюсье согнал тень с лица Руссо Философ отряхнул ноги, потер руки, а де Жюсье первым ступил на поросшую мхом тропинку, извивавшуюся между каштанами и ведущую к уединенному сельскому домику.

За ним следовал Руссо, продолжая шарить глазами в траве.

Жильбер вернулся на прежнее место и замыкал шествие, мечтая об Андре и размышляя о том, как можно было бы ее увидеть, когда она будет в Трианоне.

На вершине холма, куда не без труда взобрались три ботаника, стоял домик из неотесанного узловатого дерева с островерхой крышей; окна были увиты плющом и ломоносом, согласно английской моде, подражающей природе, или, вернее, придумывающей свою собственную природу, что сообщает некоторое своеобразие английским домикам и окружающим их садам.

Именно английские садовники вывели голубые розы: их тщеславие находит удовлетворение, вступая в противоречие с общепринятыми понятиями. Придет день, и они получат черные лилии.