Даниял Ибрагимов - Противоборство

Гудзь приказал стрелку-радисту Татарчуку вылезти из танка и подать сигнал артиллеристам. Это под их канонаду Гудзь выводил свой КВ на позицию: за батарейным громом не слышно мотора и грохочущей поступи гусениц. Две ракеты одна за другой взвились ядовитым белым змеем. Мало ли ракет – красных, зеленых, белых – пытались раздвинуть черноту той декабрьской ночи. Но именно двух этих белых, одну вдогонку за другой, ждали наблюдатели на батарее. Сигнал был принят и артиллеристы замолчали.

Татарчук вернулся, закрыл за собой люк, но в машине не стало теплее. Зима 41-го! Она была особенно холодной. Каждый из членов экипажа примостился на своем месте и прикорнул в ожидании близкого боя, но вряд ли кто заснул. Лишь Старых остался дежурить у открытого люка.

Только вчера фронтовая судьба свела лейтенанта Гудзя с его экипажем. Он чувствовал себя не совсем уверенно и понимал, что еще меньше оснований для такой уверенности у его товарищей: идти в бой с незнакомым командиром! Каждый из них думал сейчас свою думу и, конечно, каждый терялся в догадках: каков он, новый командир танка? Не стушуется ли в бою? Хватит ли у него умения?

Комбат Константин Хорин пришел вчера с незнакомым лейтенантом.

– Вот ваш командир. А Старых займет пока место у орудия.

Невысокий, смуглолицый, черноволосый лейтенант в кожанке откозырял экипажу.

Танкисты встретили его по-разному: кто с открытой душой, а кто и недоверчиво. Но потом сошлись на том, что, уж если Хорин нашел нужным пересадить к орудию Старых, значит, новенький из отборного десятка. Только вот говорит он чересчур тихо, часто смущается, краснеет и, по слухам, до армии работал где-то в театре... Лейтенант очень молод, на вид ему года двадцать два – не больше. Но командир батальона обмолвился, что воюет с первых дней, чуть ли не с самой государственной границы.

Экипаж присматривался и изучал Гудзя, а он присматривался к экипажу.

Знать всех четырех в лицо и запомнить их фамилии не трудно. А вот как загодя узнать – стоящий ли это танкист, каков в бою? Гудзь про себя уже похвалил радиста Татарчука – парень исполнительный и расторопный, не стал зажигать ракеты близ танка, а отошел на солидное расстояние. И еще понравилось, как лейтенант Старых встретил вчера весть о своем понижении в должности – никакой обиды. Он всячески старался помочь Гудзю войти в курс дела, узнать все капризы машины.

Единственно, на что новый командир обратил внимание экипажа: необходимо опережать врага в бою, полностью использовать огневую мощь грозного КВ.

– Когда немец берется за снаряд,– сказал экипажу лейтенант,– мы уже должны выстрелить по нему. Кто первым выстрелит, тот уцелеет в дуэли.

Он говорил вовсе не поучающим тоном, а как бы напоминая эту истину самому себе...

Тот декабрьский рассвет 5 декабря был неторопким. Туман рассеивался медленно. Гудзь вылез на башню. Он стоял, упершись ногами в край люка, и всматривался вперед.

При скоротечном свете дальней ракеты ему удалось разглядеть крайнюю избу. Позже стал виден весь деревенский порядок. Где-то там, на улице, стояли танки, днем он насчитал их восемнадцать.

Восемнадцать против одного. Правда, все это были средние танки Т– III и Т– IV . КВ мог с ними состязаться, прикрываясь своей мощной броней. Главное – не подпустить близко, чтобы не ужалили.

Гудзь долго всматривался в деревню, затем закрыл глаза, словно так ему легче было напоследок обдумать план боя. Он спустился в машину и занял свое место.

– Начнем, друзья,– спокойно сказал он, но голос чуть дрогнул.

Все пятеро сняли с себя снаряжение, чтобы не мешало в тесноте боевого отделения.

Лейтенант решил ударить по головному танку, чтобы горящую машину увидели изо всех остальных, стоявших в затылок.

Подал команду:

– По головному, бронебойным, наводить под крест, огонь!

Прогремел выстрел, танк дернулся, проседая на балансирах. Гудзь и Старых стояли, прильнув к перископу и прицелу. Старых внес небольшую поправку и снова выстрелил.

Передний танк засветился в дрожащем пламени, а через четверть минуты выпустил красного петуха.

Второй танк зачадил дымным столбом без огня.

Татарчук до боли в пальцах сжал рукоятку и, плотно прижав приклад к плечу, готов был встретить немецкие экипажи и поводил стволом пулемета. Но никто не выскочил из горящих машин, даже люки не открылись.

Зарево вставало над деревней, отодвигая тусклый рассвет. Небо почернело, будто время повернуло вспять и на смену рассвету снова шла декабрьская ночь.