Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

С консерватором Аракчеевым, с которым Александр сошелся еще во времена пребывания Павла в Гатчине, молодому императору в эти дни было действительно проще. Это так. Аустерлиц и последовавшие вслед за ним события стали причиной того, что Александр начал постепенно расходиться даже с самыми близкими своими друзьями-либералами. Подал в отставку Адам Чарторыйский. Поляк в специальной записке императору не побоялся высказать все, что думал о его попытке стать великим полководцем:

Ваше присутствие во время сражения не принесло никакой пользы даже в той именно части, где Вы находились, войска были тотчас же совершенно разбиты, и Вы сами, Ваше величество, должны были поспешно бежать с поля боя… Надо отдать справедливость генералам, что еще заранее, до катастрофы, чувствуя, насколько Ваше присутствие, Государь, затрудняет и осложняет их действия, непрестанно упрашивали Ваше величество… удалиться из армии. Если Ваше величество будет продолжать не обращать внимания ни на какие делаемые вам представления, то впоследствии Вы будете упрекать себя, что повиновались побуждениям чисто личного свойства, не сообразуясь с тем, что ясно требовалось для блага России и всей Европы.

В отличие от дерзкого Чарторыйского, Аракчеев, слепо выполнявший и одобрявший любую государеву волю, никогда бы не осмелился на такую критику Александра I.

После Аустерлица и разгрома Пруссии Европа на какое-то время стала напоминать ателье, где главным законодателем политических мод и одновременно «закройщиком» выступал Наполеон. Наполеоновские «ножницы» и «игла» сновали повсюду, карта Европы кроилась и перекраивалась заново. Священная Римская империя германской нации, как гордо именовала себя Австрия, перестала существовать. Франц II, отказавшись от пустого теперь титула германского императора, стал просто императором австрийским.

Сам Наполеон шутя раздавал в качестве подарков должности королей своим родственникам и маршалам. Ганновер, из-за которого в Европе шли постоянные склоки, был выставлен на торги, Париж предлагал его в обмен на политическую лояльность одновременно и пруссакам, и англичанам.

Постепенно наполеоновские «ножницы» начали перемещаться и к российской границе, к Польше. Русские много раз воевали в Европе за австрийцев, англичан и пруссаков. Но только теперь у них появились личные мотивы, чтобы драться с Наполеоном.

Не исключено, что именно поэтому здесь, на ближайших подступах к России, у наполеоновских войск и обозначились первые настоящие трудности в столкновениях с русскими войсками. Отличился Леонтий Беннигсен. В конце декабря 1806 года его корпус сумел в битве при Пултуске потеснить корпус маршала Ланна. Французы с удивлением констатировали, что русские дерутся с молчаливым ожесточением и падают на землю без единого стона. «Казалось, мы деремся с призраками», – с удивлением отмечал один из французских генералов.

Но это стало только прологом. В феврале 1807 года в битве при Прейсиш-Эйлау русские во главе с Беннигсеном выстояли уже против самого Наполеона. Более того, был момент, когда в ходе сражения лишь мужество Мюрата и его подчиненных спасли французского императора от смерти или плена: наша конница едва не захватила его. Русские сначала наступали, а затем вернулись на свои же позиции. После кровопролитного сражения, проходившего к тому же в метель, на поле боя остались лежать тысячи убитых. Только к ночи русские, сохраняя полный порядок, отошли. По данным «Всемирной истории войн» Эрнеста и Тревора Дюпюи, потери составили с нашей стороны – 23 тысячи убитых и раненых, а с французской – 22 тысячи. Это первое большое сражение, которое Наполеон не смог выиграть.

«Что за бойня и без всякой пользы» – так прокомментировал исход баталии маршал Ней. Потрясен был даже привыкший ко всему Наполеон, заметивший, глядя на поле боя: «Это не сражение, а резня». В феврале в своих письмах к императрице Жозефине он неоднократно возвращается к той же теме: «У меня погибло много людей… Вся здешняя окрестность покрыта мертвыми и ранеными… Душа страждет при виде стольких жертв…»

Точно такие же настроения царили и среди тех, кто оценивал ход военных действий со стороны. Талейран в присущей ему манере язвительно пошутил: «Это немного выигранное сражение». Один из ближайших сподвижников Наполеона Коленкур сетовал:

«В течение четырех месяцев мы не могли добиться никакого результата с русскими, и Господь знает, когда мы их настигнем!»