Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Стрелял же, наоборот, дворянин Дмитрий Каракозов. Бывший студент, исключенный сначала из Казанского, а потом и Московского университета.

То, что в императора стрелял бывший студент, не удивило тогда никого. Именно в университетах началось брожение, охватившее со временем всю Россию. С этого времени некоторые в России даже заговорили о «духовной педократии» – крайне вредном интеллектуальном и духовном господстве в политике молодежи.

Историк Татищев, не скрывая раздражения, пишет:

Всего гибельнее так называемое передовое, в сущности прямо-таки анархическое, направление известной части нашей печати отразилось на незрелых умах русской учащейся молодежи, воспитанников средних и высших учебных заведений, легко подчинявшихся ее растлевающему влиянию… Широкое распространение среди юношей находили заграничные революционные издания русских выходцев, в особенности Герцена, основавшего в Лондоне ежегодник «Полярная звезда» и еженедельную газету «Колокол». Брожение в университетах поддерживалось увлечением многих профессоров теми же социалистическими теориями, которые они, не стесняясь, развивали студентам с кафедры.

Попытка Татищева объяснить все напасти, свалившиеся тогда на Россию, безответственными журнальными публикациями выглядит, конечно, наивной – причины бед носили глубинный характер, – но в целом отрывок достаточно объективно отражает внешнюю канву событий. Да и в отношении тогдашней журналистики Татищев был отчасти прав, просто обращал внимание лишь на одну сторону медали.

Дмитрий Милютин глядел на ту же проблему шире:

Насколько печать принесла пользы своею «обличительною» ролью, преследованием привычных у нас самодурства, грубости нравов, диких наклонностей татарщины, настолько же вреда произвела она распространением крайних противогосударственных софистических учений… Некоторые журналы сделались специально органами социалистических и коммунистических теорий; другие поставили себе задачею – свергать с пьедесталов все, что составляло прежде предмет уважения…

Князь Горчаков, отвечая одному из русских послов, высказавших опасения по поводу развития ситуации в России, писал:

Все классы общества чувствуют себя не вполне хорошо, и существует некоторое колебание ввиду того, что представляется толпе великою неизвестностью. Дело в том, что она выступила из своих привычек и стоит лицом к лицу с властью, которая, вступив на путь прогресса, не считает материального давления необходимым условием успеха. Мы полагаем, что прогресс этот, чтобы быть верно понятым и идти путем правильным и прочным, нуждается в содействии общественного мнения. Отсюда широкая свобода, дарованная выражению мысли, даже… порою переходящей в своеволие… Наш девиз: ни слабости, ни реакции.

В полной мере соответствовать этому девизу власть не сумела, но и напор со стороны радикальной оппозиции был для России действительно невиданным.

Не всегда удачными являлись и кадровые решения Александра II. В разгар студенческих беспорядков власть, например, не нашла ничего лучшего, как назначить на должность министра народного просвещения адмирала графа Путятина. Как замечает в своих мемуарах Дмитрий Милютин, адмирал даже между моряками слыл «за человека крайне сурового и строгого до жестокосердия». Трудно представить себе фигуру более неудачную при сложившихся тогда обстоятельствах.

Тот же Милютин вспоминает:

Вступая в эту должность, он не имел ни малейшего понятия об университетских нравах и традициях. Он видел перед собою одну только задачу – водворить дисциплину в распущенной толпе студентов. Как завзятый англоман, граф Путятин считал идеалом совершенства английские «колледжи» и задумал ввести в русских университетах такие порядки, которые даже в наших средних учебных заведениях трудно прививаются.

Если внимательно проанализировать предложенные тогда адмиралом нововведения, то окажется, что большинство из них не столь уж абсурдно (английский «колледж» совсем не дурной ориентир), просто крайне неудачно были выбраны время, методы и тон: команда «свистать всех наверх!» в университете звучала неуместно. В результате студенческие волнения не прекратились, а лишь обострились, в Петербургском университете дело дошло до прямых столкновений сначала с полицией, а затем и с войсками.

Справедливости ради следует, правда, заметить, что ситуация в университетах не улучшилась и после того, как на министерский пост власть назначила человека сугубо гражданского, безусловно толкового и порядочного, выпускника Царскосельского лицея. О характере нового министра Александра Головнина говорит, например, тот факт, что, получив свой пост, он отказался от огромной казенной квартиры, где жили все его предшественники, и отдал ее в распоряжение одной из гимназий, нуждавшихся в дополнительном помещении.