Евгений Трубецкой - Воспоминания

Тут было полное взаимное непонимание и взаимная несправедливость. Проникнувшись отвращением к современной философии, он потерял к ней всякий интерес и слишком рано перестал за ней следить: все в ней казалось ему "темным", "не ясным, непонятным". Этими выражениями клеймил он почти все ему современное. А современность, не находя в нем ничего своего, равнодушно пожимала {187} плечами и проходила мимо. С его стороны в отношении к современности было много благодушной русской лени. Он не делал усилий, чтобы принудить себя понять все, что в каком-нибудь Когене или Риккерте было трудным и скучным, потому что был заранее убежден, что труд не окупится. Но с другой стороны, Лопатину платили сторицею и равнодушием и, в особенности, - непониманием.

А ведь есть же некоторая непонятая современниками жизнь в философской монадологии Лопатинского спиритуализма. Чувство индивидуальности духа, стремление во что бы то ни стало отстоять ее, - вот пафос этой монадологии. Чтобы со мной на свете не случилось, хотя бы моя телесная жизнь была унесена потоком времени, хотя бы время унесло и все мои мысли и чувства, - все таки моя неистребимая индивидуальность есть, - она существует вечно. - Таково коренное, жизненное убеждение Лопатина, как философа. - Можно находить сколько угодно ошибок в способов обоснования этого его философского credo; в моей полемике по вопросу о "динамических субстанциях" по поводу моего сочинения о Соловьеве я на них указывал. - Но, несмотря на эти ошибки, нельзя не сказать, что самая попытка Лопатина утвердить индивидуальность в мире духовном интересна и своеобразна. Слабейшее тут, разумеется, - старые, докритические доказательства рационалистической психологии. Они сыграли некоторым образом роль "детской", из которой философу не хотелось выехать, потому что она была ему привычна, удобна и уютна. Важна тут поставленная Лопатиным проблема индивидуальности духа, хотя способы ее разрешения и были неудовлетворительны. Убеждение Лопатина, горячее и непоколебимое, в неистребимой индивидуальности человеческого духа много важнее и интереснее, чем способы его обоснования. Это убеждение Лопатина, неотделимое и характерное свойство его облика, есть именно то, что {188} сообщает этой личности ее значение и ее своеобразное очарование. Есть много любителей и, в особенности, любительниц "страшных рассказов" Льва Михайловича, которые относятся к этим рассказам, как к чему то только забавному, хотя и талантливому.

- Такое отношение к ним глубоко несправедливо.

- Прелесть этих рассказов и в особенности - их несравненная яркость обусловливается как раз их связью с его пафосом, с его коренным убеждением. Смерть не уносить индивидуальности: личность живет за гробом, а при случае пошаливает, если она не нашла себе упокоения. - Вот основная тема лопатинских рассказов. И, если некоторые из них облечены в игривую, юмористическую форму, это не исключает их серьезной сущности. Ведь духи бывают всякие; есть между ними и штукари, но и те - индивидуальны.

Все слышавшие эти рассказы помнят, конечно, что их художественное достоинство и сила их действия обусловливается тем неотразимым убеждением в их реальности, которое сообщается от рассказчика слушателю. Лев Михайлович не только верил, - он слушателей заставлял верить в свой рассказ и именно этим наводил на них таинственную жуть. Пусть даже слушатели потом находили слышанное "забавным", - в самый момент рассказа они волновались именно потому, что были захвачены реальностью происшествия.-Это ощущение реальности достигается художественной простотой приемов рассказа.

Вот, например, перед Вами проходит страшная кошка, которая "упорно зло на Вас смотрит и ничего не говорит"; аудитория уже волнуется -этим зловещим молчанием, - ей хочется вместе с действующими лицами погладить, умилостивить. страшную кошку. "Кисанька, К-и-и-сынька", тянет рассказчик и вдруг не своим, совсем не здешним голосом отвечает за кошку: "к-ы-ы-сссинька, к-ы-ы-сс-ы-нька". Или вот, например, рассказ о {189} явлении духа девушки в старом деревенском доме. Каждый день в двенадцать часов ночи она являлась и жалобно манила рукой в сад, наводя ужас. Продолжалось это до тех пор, пока один смельчак не решился последовать за видением в сад; девушка указала ему подножие большой сосны и скрылась.

"Потом-то оказалось очень просто", заканчивал Лев Михайлович, - "под деревом скелет нашли, отпели, похоронили, и все видения кончились". Вся суть рассказа заключается в том, что для него "все это очень просто". Он умеет сообщать слушателям живую интуицию духа; происходит это, конечно, оттого, что интуиция в нем живет.