Александр Волков: Ужасы французской Бретани

Нельзя сказать, что Бретань полностью миновали патриотические бури. Их принесли с собой островные переселенцы, обиженные англосаксами. Избежав серьезных конфликтов с венетами и прочими галлами, бритты осели на севере полуострова (департаменты Кот-д’Армор, Иль и Вилен) и принялись рассказывать небылицы о короле Артуре и его рыцарях. К коренному населению рассказчики испытывали презрение, о чем можно судить по валлийской повести «Видение Максена Вледига» из цикла «Мабиногион». Герой повести Кинан и его люди, придя в Бретань, перебили всех мужчин и отрезали языки женщинам, дабы те не испортили их наречие: «С тех пор люди Бретани зовутся Ллидау из-за молчаливости их женщин. И те, кто живет в Бретани, до сих пор говорят на их языке». Таким необычным способом бритты, по мнению средневекового автора, заботились о своем языке.

Повесть фантастична. Кровопролитных столкновений с венетами у бриттов не было, а об их победоносности, равно как о победоносности Артура, лучше остальных были осведомлены англосаксы. На ошибочность этимологии валлийского названия Бретани обратил внимание В.В. Эрлихман: скорее всего, оно происходит не от lleid — «немой», а от llydan — «обширный». Известно и другое, весьма символичное наименование Арморики — Летавия (Letavia, галл. Letavis, ирл. Letha), означающее «дверь иного мира».

Венеты старались не отставать в патриотизме от бриттов. Между прочим, у Арморики были свои короли, до поры до времени не уступавшие в популярности Артуру. Из них наибольшей известностью пользовался Градлон Великий (V в.). Его наследники успешно противостояли франкским династиям Меровингов и Каролингов. Последние вынуждены были довольствоваться организацией марки — полунезависимой пограничной области — на полуострове (графства Нант, Ренн и Ванн) и прилегающих к нему землях.

Детали экрана хора в интерьере церкви Сен-Ив де Ла Рош-Морис (1570-е гг.)

Военной мощи Каролингам было не занимать, просто сама Бретань, как Неуловимый Джо из анекдота, была на тот момент никому не нужна. Бретонцам даже не удалось основать собственное архиепископство, они находились в унизительной зависимости от далекой Турской кафедры и принимали у себя франкоязычных духовных лиц.

Одним из бретонских маркграфов был Роланд, легендарный соратник Карла Великого. После смерти Карла и начавшегося распада его империи бретонцы сумели основать суверенное королевство (851). Но оно не продержалось и ста лет. В первой половине X в. на полуостров вторглись «заинтересованные лица», то есть норманны, быстро наведшие здесь политический порядок. По большому счету, с приходом норманнов Бретань теряет самостоятельность и погружается в молитвы и размышления о вечности. В зависимости от ситуации местный герцог поддерживает либо нормандского соседа, либо парижский престол, либо близких «родственников» из-за пролива.

Первые норманны в культурном отношении ничего Бретани не дали, зато спустя столетие, с проведением феодальной реформы Вильгельмом Завоевателем, Бретань смогла приобщиться к лучшим европейским достижениям — системе вассалитета, монастырскому образованию и ранней готике. Герцог Алан III помог юному Вильгельму отстоять трон его отца, а в битве при Гастингсе (1066) правое крыло норманнской армии состояло в основном из бретонцев. Бретонская элита оседает за проливом — происходит обратное, но не племенное, а феодальное переселение. С воцарением Плантагенетов бывший кельтский полуостров оказывается накрепко привязан к Англии.

Образовавшийся раскол с Францией не позволил развиться в Бретани романскому стилю. Французские провинции Овернь, Лангедок и Пуату подарили нам разнообразные памятники «ужаса в камне»: скульптуры романских церквей, которые в Бретани отсутствуют [1] Единственный прилично сохранившийся романский портал украшает западный фасад базилики Сен-Совер де Динан (Кот-д’Армор), XII в. . То ли мастера не добрались до полуострова (в Нормандии, кстати, со скульптурой тоже было негусто), то ли бретонцы предпочли устные предания каменным. Романская символика элитарна, а бретонский фольклор обязан своими лучшими образцами простонародью. Когда же в Бретань пришла скульптурная готика — в равной мере и королевское, и народное искусство, — она мигом нашла признание и приобрела довольно зловещие черты. Изобилия однотипных статуй, как на фасадах королевских соборов, здесь не наблюдалось, а готическим психологизму и непристойностям бретонцы предпочли взлелеянных ими монстров.