Сергей Соловьев - Чтения и рассказы по истории России

Подобно всем старинным городам русским, самый большой из них, царствующий град, запечатлелся характером древней русской истории, когда религиозный интерес был не только господствующим, но, можно сказать, исключительным. Западная Европа, пережившая время исключительного господства религиозного интереса в так называемые средние века, оставила память об этом времени в громадных, затейливо изукрашенных каменными кружевами храмах; там был под руками материал, камень, там были перед глазами образцы, горы, эти нерукотворные, возносящиеся к небу алтари; но главное, там была сила, способная воздвигать подобные громады, хотя и не всегда их оканчивать, – общественная сила; богатый, многолюдный город, которого жители сознавали в себе одно целое, привыкли к общему делу, такой город строил великолепный религиозный памятник на пользу и украшение целому городу; понятно, что таких памятников не могло быть много и все они носили знамение соединения сил. Но на восточной равнине в каких памятниках выскажется исключительное господство религиозного интереса? Здесь нет твердого материала, камня, здесь нет гор, возбуждающих человеческое творчество к соперничеству с природою, здесь нет и соединения сил. Мы видели, как здесь по необходимости все расплывалось и разбродилось на необъятном пространстве, как здесь не было богатых, многолюдных городов; все здесь жило в разброде и особо: отсюда бедный приносил в церковь свой образ, перед ним зажигал свою свечу и перед ним молился, а богатый строил подле своего дома свою церковь. Понятно, что церкви, построенные отдельными лицами, не могли отличаться обширностию и великолепием; но их было много, их считали до двух тысяч, на каждые пять домов по церкви.

Церкви были небольшие; но в разных местах виднелись церкви значительной величины, окруженные другими, поменьше, и огороженные стенами; то были монастыри, которых было очень много в Москве; монастыри виднелись преимущественно в концах города или обозначали границы городских частей, указывали историю распространения города; монастыри, являвшиеся в средине города, прежде были загородными. Некоторые загородные монастыри были окружены крепкими каменными стенами с высокими башнями и опоясывали Москву рядом укреплений. Светские землевладельцы в России и самые богатые никогда не имели укрепленных замков: мы видели, что русская знать никогда не теряла дружинного характера и жилища ее лепились около жилища государева. Но подле светских землевладельцев, светской знати, вообще небогатой и несильной пред богатством и силою великого государя, были землевладельцы другого рода, богатые, сильные и самостоятельные, – то были монастыри. Мы видели, как долог был на Руси богатырский век, как с усилением государства богатырство продолжалось под именем казачества; но народ, имеющий богатые задатки жизни, стремится необходимо к уравновешению сил, и подле богатырей, грузных избытком материальных сил, мы видим богатырей другого рода, богатырей духовных, представителей нравственных сил народа, – то были вожди духовных дружин, основатели монашеских братств, основатели монастырей. Вдалеке, в глуши, но обыкновенно на господствующем красивом месте строился монастырь. Духовная сила необходимо в скором времени привлекала к себе силы, средства материальные, святой основатель служит в ветхих крашенинных ризах, преемники его облекаются в золото; никакие соображения и расчеты не могут остановить стремления жертвовать всем материальным, самым дорогим на украшение того, что нравственно так дорого, так свято. Монастыри становятся богатыми землевладельцами, имущество которых не отчуждается, не разделяется. Один только богатый землевладелец, монастырь, живет отдельною, самостоятельною жизнию, один по своим средствам может строить замки, укрепления и действительно огораживается твердыми каменными стенами, воздвигает башни, заводит наряд (артиллерию), получает возможность защищаться от неприятеля. Так в эти века господства нераздельности занятий силы нравственные необходимо соединялись с материальными; в Смутное время Троицкий монастырь дал самый сильный отпор врагам, и при этом силы нравственные были соединены с материальными.

Нераздельность сил в древней России выражалась и в старинном Кремле московском: если ряд загородных монастырей представлял около столицы ряд укреплений, то Кремль, царственный замок, жилище великого государя, представлялся большим монастырем, потому что был наполнен большими, красивыми церквами, среди которых, как игуменские кельи в монастыре, расположен был Царский дворец – пестрая масса зданий самой разнообразной величины, разбросанных без всякой симметрии, единственно по удобству. Если церковь была единственным памятником общественным, если каждый человек со средствами имел сильные побуждения оставить по себе такой памятник, то понятно, что человек с самыми большими средствами в государстве, именно великий государь, должен был отличаться ревностию в построении и украшении церквей, имел значение всероссийского церковного старосты; понятно, что около его жилища было так много церквей, неудивительно, что мы очень часто встретим его в церквах, очень часто встретим пышные, длинные царские поезда, направляющиеся в ближние и дальние монастыри; при церковных торжествах царь тут со всем двором. 1 сентября, в Семендень (Симеона Летопроводца), церковь и мир вместе праздновали Новый год. Народ толпился в Кремле с утра: там на открытом месте, на площади между Благовещенским и Архангельским соборами, в присутствии царя служили молебен; после молебна архиереи и вельможи, приказные люди и гости поздравляли великого государя, один из бояр говорил речь, после чего царь шел к обедне.