Сергей Соловьев - Чтения и рассказы по истории России

Мы видели, что одним из первых внутренних преобразований его было высвобождение городского промышленного народонаселения от власти воевод, самоуправление промышленного сословия. Дело было новое и пошло неудачно. И здесь, как во всех неудачах коллегиального управления при Петре, была поверка Древней Руси и поверка мнениям о Древней Руси. Если бы в древней допетровской Руси был силен так называемый общинный быт, была сильна привычка к общему действию, к соединению сил – привычка отзываться на общее дело и делать его усердно, уменье видеть в общем интересе охрану интереса частного, привычка сильных для сохранения своей силы, нравственного и политического влияния, сторониться с своим интересом пред интересом слабых поодиночке, но сильных опять тою же привычкою к соединению, – если бы все эти привычки были сильны в Древней Руси, то когда Петр, отстраняя существовавшие до него препятствия, призывал русских людей к общему действию, они должны были бы явиться с великой охотой, и дело пошло бы чрезвычайно успешно с самого начала. Но если мы видим явление обратное, то естественно и необходимо должны прийти к заключению, что привычка к общему делу была очень слаба в Древней Руси, и в деятельности великого человека, великого государя, который в своих учреждениях завел школы для общего дела, мы должны видеть благодетельный почин народного воспитания.

Мы видели, что на выборных для городского самостоятельного управления, или так называемых бурмистров, возложен был сбор казенных доходов и поверка их, и вот оказались сильные беспорядки при этой поверке и казнокрадство в общих размерах. Обнаружился и другой признак крайней слабости в деле самоуправления: неуменье соединенными силами слабых сдерживать сильных, которые стремятся к господству, к удовлетворению своим личным выгодам на счет слабых, порозненных и потому не могущих выставить никакого сопротивления. Такое положение есть самое опасное для общества или учреждения, которому дано самоуправление; освобожденное от тяжести внешней власти, получивши свободу управляться само собою, выбирать из своей среды людей, которые должны заведовать его делами, общество или учреждение выбрало себе господ, которые стремятся употребить во зло свое значение и могут делать это тем безнаказаннее, тем благовиднее, что они, выборные представители свободного общества или учреждения, действуют во имя его. Рождается вопль: что же выиграно? Прежде не было так тяжело, прежде было лучше, надобно возвратиться к прежнему или, по крайней мере, переделать, изменить новое сообразнее существующим средствам; ясно, что люди неспособны к новому делу, нет людей, надобно их приготовить, воспитать: так вопят люди, не знающие, что известная деятельность и есть необходимое приготовление, воспитание. Но эти вопли способны сильно смутить, ввести в искушение преобразователя. Петр выдержал искушение. Его сильно печалил неудачный ход новых дел; человека с орлиным полетом сильно оскорбляли и раздражали люди, которые, по его выражению, подобились раку в своем движении; но он не потерял веры в свое дело и в свой народ, остался верен мысли о необходимости деятельной школы, которую должен был проходить народ и в которой должен был учиться неудачами, остался верен мысли, что каждое учреждение должно иметь свою Нарву, чтоб иметь Полтаву; остался непоколебим в проведении всюду коллегиального устройства как устройства, имевшего воспитательное значение для народов.

В этой вере в дело и народ преобразователя поддерживал тот живой сильный отклик, который послышался отовсюду, когда вождь кликнул клич по дружину, по смелых, неутомимых работников. Не все были люди, которые вначале раку подобились в новом деле; поднялись и молодые орлята, которые, сгорая нетерпением, стали торопить дело, забегая вперед, требовали мер решительных и крутых, революционных, как мы теперь называем. Сильное движение преобразовательной эпохи, новые предметы и учреждения, расширенные сферы, противоположность толков – все это должно было поднять людей живых и способных в разных слоях общества, в самом низшем, возбудить в них надежду на более широкую деятельность. Это движение, новости, обхват целого общества какимто другим воздухом выразились еще в 1694 году одним, если угодно, комическим, или трагикокомическим, но любопытным явлением: явился в Москву крестьянин и потребовал у правительства средств сделать крылья, потому что он сумеет полететь, как журавль. Опыт кончился неудачно и очень печально для русского Икара; но скоро движение пошло более серьезным образом. Мы не раз упоминали о том, что преобразование имело экономический характер; вопрос о бедности и богатстве, о бедности России сравнительно с другими государствами, о средствах сделать ее богатой, сделать для нее возможным удовлетворение громадным издержкам преобразования, предпринимаемого для усиления и обогащения России, – этот вопрос был на первом плане для всякого возбужденного движением человека, и вот снизу является ряд людей, способных, бывалых, которые предлагают правительству свои планы относительно увеличения доходов, свои услуги в этом важном деле. Мысли выслушаны, услуги приняты, и некоторые из этих людей, отмеченных в народе названием прибыльщиков, стали видными деятелями эпохи преобразования. Взгляд прибыльщиков, их учение, их теория высказались в известном сочинении крестьянина Посошкова: « О скудости и богатстве », которое самым названием своим дает нам знать, что в это время более всего лежало на сердце у мыслящего русского человека, пробужденного движением преобразовательной эпохи. Обогащение России посредством обеспечения промышленного труда и трудящегося человека от печального положения суда, управления и сословных отношений, завещанного древней Россией, причем Посошков предлагает самые крутые, восточные, турецкие меры, показывающие, что сам автор принадлежит половиной своего нравственного существа древней России; сильное сочувствие преобразователю, жалобы на то, что он в меньшинстве тянет в гору, тогда как большинство стремится под гору – вот основные черты сочинения Посошкова.