Елена Кудрявцева - Россия и становление сербской государственности. 1812–1856

Руководители Министерства иностранных дел России, да и сам император не всегда одобряли инициативы своего полномочного министра в Константинополе, однако, как правило, вынуждены были соглашаться с оценками и действиями посланника, как наиболее приемлемыми. Лейтмотивом поведения Строганова-дипломата могут послужить его слова, обращенные к Александру I: «Из всех жертв, на которые я готов пойти ради славы Вашего Императорского Величества, потеря чести является единственной жертвой, которую я не могу по своей воле принести» [91].

В целом период от Бухарестского мира до начала Восточного кризиса 20-х гг. XIX в. характеризовался достаточно активной политикой России в европейской Турции. Сербский вопрос, решения которого сербы добивались с начала XIX в., не только сдвинулся с мертвой точки, но и получил свое развитие, будучи зафиксированным в международно-правовом документе, коим являлся Бухарестский договор. Активная поддержка сербских требований перед Портой ясно доказывала решимость России добиться предоставления Сербии ограниченной автономии в рамках Османской империи. Безусловно, российские власти не могли поддержать «нелегитимный», на их взгляд, способ борьбы сербов за национальную независимость. Строганов, согласно инструкциям, прибывающим из Петербурга, вынужден был постоянно предостерегать сербов от начала вооруженных действий. Всякое восстание против «законной» власти порицалось российским правительством и не имело перспектив быть им поддержанным. Постоянно балансируя между официальной политикой петербургского кабинета и задачами момента, возникавшими в ходе ежедневной деятельности на посту посланника, Строганов сумел выбрать тот единственно верный подход к проблеме, который уже в 1820 г. вплотную подвел к ее решению.

19 января 1821 г. один из лидеров греческого освободительного движения А. Ипсиланти поднял восстание в Молдавии; позже оно распространилось на всю Грецию. Объявив поход против «неверных», османские власти устроили массовую резню христианского населения турецкой столицы. Протесты Строганова, обращенные к Порте, остались без внимания [92].

Официально российское правительство осудило восставших, поспешив заверить Порту в непричастности к происходящему. Занять такую позицию Россию обязывало участие в Священном союзе. Однако российские власти не могли быть достаточно последовательны в греческом вопросе: действия османских властей негативно сказывались на интересах южнорусской торговли через Проливы. Кроме того, власти должны были учитывать общественное мнение самых широких слоев русского общества, которые высказывались в поддержку борющегося народа, что побуждало российский МИД отнестись к требованиям восставших с большим пониманием, а со временем оказать им прямую поддержку.

Получив известие о восстании, Строганов был уполномочен уверить турецкое правительство об осуждении его российскими властями. Посланник, оказывавший ранее поддержку грекам, был поставлен в сложное положение. Еще в 1819 г. Каподистрия сообщал ему с острова Корфу: «Здесь Вас признают не только за представителя императора, но и за патрона греков» [93]. Теперь же Строганову от лица правительства предстояло официально осудить греческое движение и отказать ему в какой-либо помощи. Позиция посланника уже в который раз разошлась с политикой Петербурга: он считал, что отказ от поддержки национально-освободительных движений балканских народов противоречит политическим интересам России, и требовал от МИД инструкций и полномочий выступить в поддержку греческих патриотов [94]. «До сих пор я действовал только как христианин, – обращался он к К. В. Нессельроде. – Прикажите мне говорить от имени императора, укажите, в каких выражениях, свяжите меня, если можно, по рукам и ногам, чтобы я не мог сказать более, чем следует» [95]. В этой ситуации его не мог не поддержать Каподистрия, который, также осуждая бездействие российского правительства, писал Строганову в личном письме: «Ничего не добиваются от турок только с помощью слов. По существу мы ничего не делали, как только занимались болтовней с людьми, которые не могли поверить нам на слово» [96].

Многие даже консервативно настроенные политические и государственные деятели России сочувственно отнеслись к освободительному движению в Греции [97]. Они не считали выступления против турок «противозаконными», отмечая, что восстание является естественным ответом греческого народа на притеснения угнетателей. Военная помощь ему признавалась правомерной, медлительность же российского правительства вызывала недоумение и недовольство. Запретительные меры Порты, препятствовавшие свободному проходу кораблей через Черноморские проливы, обернулись значительными экономическими потерями для торгово-предпринимательских кругов южных областей страны.