Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

Для характеристики века и выяснения внутренней связи общественных явлений, которых сценою была тогда наша отрозненная Русь, я должен рассказать еще об одном деятеле опозоренной церкви, которой защиту и восстановление приписывают или богатым лицемерам, или бездомным промышленникам (казакам), или наконец — это всего обиднее — темной и разъединенной массе чернорабочих, сельским мужикам, которых нынче вошло в моду титуловать народом , — крайность, противоположная шляхетской, но никак не той корпорации и не тем личностям, которым эта слава принадлежит по справедливости.

Во время посвящения Михаила Рогозы в киевские митрополиты, луцким епископом был Кирилл Терлецкий. Он отличался самоуправством еше больше Болобана, и, по-видимому, не было такого дела, на которое не решился бы, в виду предстоящей выгоды. Сохранилось до нашего времени множество жалоб и позвов на этого епископа. Одни обвиняли его в изнасиловании проезжавшей через его имение девицы, другие жаловались на претерпенные от него побои, третьи просили законной кары за его разбойницкие наезды с толпою вооруженных людей. Даже на Афон заходили слухи о его неистовствах и злодеяниях. Там подвизался один из галицких русинов, человек одного закала с автором «Апокрисиса», именем Иоанн из Вишни. Он удалился от мира, в котором было так мало «творящих благостыню», но, по свойству горячей, любящей натуры, не мог в «тихом своем пристанище», отвернуть глаз от «житейского моря, воздвизаемого бурею напастей». В укорительном послании своем к русским владыкам, он, смесью родного языка с библейским, как это было тогда в ходу обратил к Терлецкому саркастически-резкое слово: «Пощупайся только в лысую головку, ксенже бискупе луцкий», писал он: «колько еси за своего священства живых мертво к Богу послал, одних сиканою, других водотопленою, третьих огненальною смертию от сея жизни изгнал?.. Вспомяни и Филипа маляра многопеняжного. Камо тыи румяныи золотыи, по его невольном отходи, осталися, и в чиим ныни вязенню сидят?» Этого представителя избираемой аристократами иерархии, то есть Терлецкого, кто-то из них самих, или, чрез их посредство, кто-то из иезуитов, рекомендовал благосклонному вниманию патриарха, в тех же самых видах, что и Михаила Рогозу. Патриарх, еще на пути в Москву, вслед за Онисифором Дивочкою, низложил также супрасльского архимандрита Тимофея Злобу, которого обвиняли в убийстве; прочим духовным грозил учинить, на возвратном пути, розыск и сделать то же с другими отступниками от правил иерейской чести и добродетели. Обдираемые турецким султаном, патриархи очутились в необходимости собирать на Руси мзду, то посредством перемены духовных сановников, то посредством угрозы судом; а их архимандриты, игумены и даже епископы постоянно просили милостыни в домах у знатных панов, иногда выпрашивали у них даже места, то есть духовные хлебы, на досаду туземным искателям оных, и нередко вносили в общество раздоры и недоразумения [106]. От этого уважение к патриархам падало, и противники древнего благочестия приобретали новые аргументы для отвращения людей образованных и богатых от предковской их веры. Патриарх, по дороге в Царьград, гостил у великого коронного гетмана Яна Замойского, которого предки недавно еще были православными. Замойский, подобно вельможам, остававшимся в благочестии, давал у себя приют представителям всех социальных и религиозных идей, хаотически боровшихся тогда в Речи-Посполитой [107]. Он же, притом, был человек европейской учености, один из редких примеров между панами, и беседа с Иеремиею, человеком тоже ученым, была для него интересна. Проведав о расположенности патриарха к Терлецкому, Гедеон Болобан явился в доме Замойского и доносил патриарху на луцкого епископа, что в народе обвиняют его в наездах, буйстве, разврате, делании фальшивой монеты. Патриарх свел его с глазу на глаз с Терлецким, и Гедеон тут же стал уверять, что все толки о нем в народе — клевета, стал восхвалять святую жизнь Кирилла Терлецкого и выражать ему братское дружелюбие. Патриарх отпустил Кирилла милостиво, а Гедеон, зная, что патриарх не умеет читать и писать по-русски и по-польски, подсунул ему к подписи бумагу, содержавшую в себе обвинение Кирилла. Патриарх, сведав потом, что его обманули, выдал Кириллу оправдательную грамоту, объявляя в ней, что он обманут, и назначил его своим экзархом или наместником на предстоящий съезд русского духовенства. Это еще не все. По жалобе львовского братства, патриарх оставил Гедеона под запрещением до покаяния. Тогда Гедеон обратился к львовскому католическому епископу Суликовскому, — тому самому, который устроил трагическую сцену в навечерие Рождества Христова, и на которого он жаловался королю, — кланялся ему, объяснял, что патриарх притесняет владык, желая с них что-нибудь сорвать, советовался о средствах избавить русское духовенство от цареградской неволи и высказал мысль, что хорошо было бы подчинить русскую церковь папе. Но и тут не конец характеристике. На соборе в Бресте Гедеон подписал, вместе с другими архиереями, акт соединения церквей, а когда уния не была принята знатными панами, он перебежал в их лагерь и уверял, будто бы подписал бланк, на котором ничего еще не было написано. И благочестивые паны приняли его в свою среду; они поверили, или сделали вид, что поверили, его оправданию, и заставили его подать это оправдание во владимирском замковом, так называемом гродском суде, в виде протестации, чтобы уверить и других в честности человека, заковывающего в кандалы братских типографов и вырывающего бороды братским учителям.