Леонид Борисов - Жюль Верн

Послушай, Жюль, сочини для меня стишок! Строчек двадцать, можно и больше, только в рифму, не так, как у Гомера, который писал длинно и утомительно. Тема такая: стар не тот, кому много лет, но тот, кто чувствует свой возраст. Такой стишок очень пригодится в одном моем предприятии. Если тебе вздумается вставить женское имя, - я ничего не имею против Мадлен. . .

Высокоуважаемой мадам Верн скажи от моего имени, что ее головные боли пройдут сразу же, как только она приложит к затылку платок, смоченный в утренней росе. Наш судья говорил, что при головных болях хорошо помогает клевета на ближнего, но мне кажется, что судья не учел одного: ближний может сделать так, что у вас заболит что-нибудь другое. . .

Кончается бумага, становится темно, пора ложиться спать, - переезжать в завтрашний день, как говорил один мой старинный друг. . ."

В свой завтрашний день Жюль переехал осенью. Он увез с собою наставления родителей, свою маленькую картотеку, четыре смены белья, рекомендательные письма и длиннейшее послание к своей родной тетке, у которой следовало остановиться до приискания комнаты.

Через неделю он постучал в дверь родного дома. Ему открыл отец. Жюль ожидал восклицаний, знаков крайнего Удивления и даже ужаса, нетерпеливых расспросов и, возможно, упреков и насмешек. В самом деле, отправиться в Париж, чтобы там учиться, и вдруг, без предупреждения, явиться домой и лаконично заявить:

- Я немного обожду, папа...

Мадам Верн испуганно пролепетала:

- Я так и думала, - несчастье!..

- Именно несчастье, - сказал Пьер Верн. - Садись, Жюль. Хорошо сделал, что вернулся. Что в Париже, - стреляют?

Жюль отрицательно качнул головой.

- Грабят? - спросил Верн. - Останавливают на улице людей и требуют, чтобы они взяли в руки нож и пошли резать адвокатов, профессоров, фабрикантов и чиновников, да?

- Нет, папа. В Париже происходят большие перемены. Я еще как следует не разобрался в них. Но кое-что в происходящем мне по душе.

- По душе? - изумился Пьер Верн. - Ну, ты ничего не понимаешь, мой друг! После обеда я все объясню.

Жюль боялся этих объяснений, - ведь отец ничего не знает, ничего не видел, ему мерещатся выстрелы и грабежи, он всегда говорил, что революция это прежде всего грохот и шум и только потом тихая и малоощутимая перемена. За обедом все молчали. После сладкого Пьер Верн обратился к сыну:

- Как можно короче, Жюль! Факты, факты и только факты!

В этом "короче" и заключалась трудность: внутренние ощущения и переживания Жюля требовали пространных рассказов, характеристик. Отец невозмутимо выслушал сына и произнес: "Гм..."

- Что же все-таки случилось, Жюль? - спросил он.

- Видишь ли, папа, все дело в том, что в Париже произошло. ..

- Совершенно верно, уже произошло, - перебил отец. - В феврале сего года в Париже убрали монархию. Я ничего не имею против, - важно, убрав одно, не сделать ошибки, выбирая другое. Что же, ошибка сделана, как по-твоему?

- Я очень плохо разбираюсь в политике, папа. Мне советовали на время уехать домой. Сейчас там...

- Ешь тартинки, Жюль, - сказала мать.

- И говори подробнее, - попросили сестры.

- Как можно короче, - поправил отец.

- Сейчас в Париже ничего не понять, - робко начал Жюль, стараясь не смотреть на отца. - Университет откроют только через две-три недели. На улицах открыто смеются над буржуазией. Атмосфера накалена. Трое людей в рабочих блузах остановили меня на улице и спросили, что я буду делать в ближайшем будущем. Я ответил: буду учиться. Они спросили, кем я намерен стать, когда кончу учение. Я ответил: юристом. Они расхохотались и сказали, что этого добра так много, что они не знают, как и когда избавиться от него.

- Они издевались над тобой, Жюль? - дрожа и чуть не плача, спросила мать.

- Ничего подобного, - они были вежливы и предупредительны, мама. Такие милые, симпатичные люди! Ну, мы поговорили, и я пошел своей дорогой. На дверях юридического факультета объявление: занятия в конце сентября.

- Продолжай дальше. Софи, положи мне еще одну тартинку!

- Все очень интересно, - продолжал Жюль, - только не все сразу поймешь. Все по кусочкам, отдельными слагаемыми, итог еще не ясен. Меня насмешило все то, что сказали рабочие о профессии юриста.

Пьер Верн нахмурился.

- Я убежден, - сказал он, - что эта должность будет существовать всегда, при любом правительстве, при любой форме правления. Такого понимания с меня достаточно! Ну что же, мой друг, побудь дома, подожди, но...

- Мне очень хотелось бы немедленно ехать в Париж, папа!