Array Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков

Традиция, связанная с набором королевских инсигний, впервые зафиксированная в начале XIV в. и продолжала формально воспроизводиться вплоть до коронации четвертого по счету Стюарта, обрываясь, таким образом, намного раньше, чем прекратил свое существование Четвертый коронационный чин. Оставаясь органической частью раннестюартовского символического пространства, этот набор инсигний, как представляется, определял семантику одной из важнейших составляющих как яковитского, так и каролинского династического сценария.

Влияние и роль королевских инсигний в символическом пространстве раннестюартовской монархии чрезвычайно велики, а объем сохранившейся информации вполне достаточен для их изучения. Естественно, что в пределах одной статьи нельзя описать все оттенки этого влияния. Я попытаюсь сделать акцент на так называемых инаугурационных или конституирующих инсигниях, уделяя особое внимание трактовкам их смысла, появившимся на протяжении XIV–XVII вв. При этом ассоциации, возникавшие у современников при использовании как традиционных, так и измененных по форме королевских инсигний, будут рассмотрены только в двух основных, как представляется, в то время наиболее актуализированных плоскостях: в литургическом пространстве Вестминстерского комплекса, каждый раз заново воссоздаваемом самим коронационным чином [929], а также в семантическом поле, формировавшемся в ходе, с одной стороны, манипуляций с легендарной традицией и постепенного развития представлений об английской монархии – с другой.

Иными словами, речь пойдет о том, как из начального, установленного самой первой редакцией коронационного чина (1308 г.) набора инсигний именно в XIV – начале XVII в. формируется полный комплекс инсталляционных регалий, задававший смысл и характер их литургического рядоположения и толкования. Этот комплекс параллельно включается в контекст создаваемого внутри и за пределами аббатства смыслового ряда, обозначавшего сакрально-имперский статус английского монаршего дома.

Очевидно, наиболее архаическая часть литургического спектакля, коронации, выполняла исходные функции характерного для раннего Средневековья ритуального действа, ассоциируемого в сознании современников с так называемым «обрядом перехода» [930]. В этом смысле исключительную роль играла параллель между самим этим событием и основными церковными праздниками, а также ассоциация между ним и обрядами крещения и рукоположения в священники. Именно такое сочетание обрядовой стороны самой церемонии и основных христианских таинств можно с легкостью наблюдать в сценарии так называемого Второго коронационного чина [931], где итоговой частью церемонии становилось появление монарха, объединявшего в своей персоне собственно монаршие и священнические функции. Исчезнувший в Третьем коронационном чине [932]этот дуализм в восприятии статуса монарха заново возрождается составителями коронационного чина 1308 г. Восстановленная практика сопровождается детализацией отдельных фаз коронации, акцентирующих уже с большей определенностью подготовительную часть церемонии, включавшую ночное бдение кандидата, его ритуальное омовение, согласие прибывших ко двору прелатов и знати с кандидатурой преемника, процессию от дворца к собору св. Петра, в ходе которой представлялись отдельные предметы из состава инсигний, аккламации и завершающую эту часть церемонии прострацию кандидата перед главным алтарем собора Вестминстерского аббатства. Следующая за этой частью церемонии процедура помазания предваряется снятием мирской одежды, а собственно процедура помазания (ладоней – миром, плечей, предплечий, груди – елеем и далее двукратно в форме креста сначала елеем, а затем миром – головы) переносит смысловые ассоциации, связанные с обрядом перехода, в иную плоскость, превращая новое состояние кандидата теперь уже в необратимое. Начавшаяся с момента помазания своеобразная пороговая фаза завершается. Следующие за нею инвеститура, коронация и интронизация знаменуют обретение монархом его исключительного состояния, в котором он предстает первоначально перед Господом, вкушая дары Святого причастия, а затем на коронационном пиршестве, как бы заново определяя конфигурацию возглавляемой им земной иерархии.

Из фигурирующих в тексте Четвертого коронационного чина королевских инсигний выделяются чаша, потир, два скипетра (один – увенчанный крестом – собственно скипетр, второй – увенчанный голубкой – предмет, в котором можно узнать пока еще немодифицированную державу), три меча, золотые шпоры, кольцо, colobium sidonis – безрукавная далматика, длинная туника с рукавами, затканная золотыми изображениями сзади и спереди, королевский паллий с изображениями орлов, сандалии, носки, браслеты, корона (пока без каких бы то ни было уточнений о ее форме) и наконец, два сосуда: один с елеем и другой с миром, изготовленные, как тогда полагали, из оникса. Позднее сюда добавляются еще один меч, посох св. Эдуарда, surcoat – верхнее довольно свободного покроя платье, сосуд в форме орла, заменивший флаконы для мира и елея, в определенных случаях еще и церемониальная ложка.