Исаак Розенталь - Провокатор. Роман Малиновский - судьба и время

Культивируя провокацию, Зубатов завещал своим преемникам особое к ней отношение; ему, как никому другому, было свойственно возвышен но-любовное видение этого рода полицейской деятельности. В одном из писем уже отставного охранника можно найти строки, способные вызвать изумление: «…Агентурный вопрос (шпионский — по терминологии других) для меня святее святых… Для меня сношения с агентурой — самое радостное и милое воспоминание. Больное и трудное это дело, но как же при этом оно и нежно» [29] Козьмин Б.П. С.В.Зубатов и его корреспонденты. М.; Л., 1928. С. 91. .

Инструкция перевела заветы Зубатова на язык строгих правил. Она объявляла единственным вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность о революционных и оппозиционных организациях агентуру из числа их членов: «Секретного сотрудника, находящегося в революционной среде или другом обследуемом обществе, никто и ничто заменить не может». Приобретать такую агентуру предлагалось в возможно большем количестве. Постоянным «секретным сотрудникам», получающим ежемесячное жалование и, кроме того, поощряемым наградами за отдельные удачные «ликвидации», отдавалось предпочтение перед «штучниками», то есть осведомителями, не состоящими в организации и лишь соприкасающимися с ними, способными информировать эпизодически. От использования последних рекомендовалось не отказываться, но, как подчеркивалось в инструкции, относиться к их сведениям следует с большой осторожностью, так как иногда они провокаторские или «дутые»; «только постоянная агентура может относиться с интересом к делу розыска».

В каждой организации, указывала инструкция, необходимо иметь несколько секретных сотрудников, но таким образом, чтобы они не знали друг друга, и чтобы поступающие от них сведения подвергались перекрестной проверке. Секретным сотрудникам вменялось в обязанность стремиться занять видное положение в той или иной организации; в прямой зависимости от того, насколько это им удавалось, и от ценности поставляемых сведений находилось их вознаграждение. Показателем успешности действий агентуры считалось выяснение и уничтожение центров революционных организаций и полное прекращение «преступной работы» революционеров в данной местности или сфере деятельности, когда «совсем не будет ни типографий, ни бомб, ни складов литературы, ни агитации, ни пропаганды…»

Ввиду резко отрицательного отношения общественности к провокации, в новой редакции инструкции, введенной в действие в 1914 г., департамент полиции потребовал нс переходить «весьма гонкую черту», отделяющую «сотрудничество» как осведомительную деятельность от провокаторства. Конечно, принималась во внимание и опасность провокационных действий для тех, кто их допускал. Секретные сотрудники, говорилось в инструкции, ни в коем случае, не должны «сами создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших в этом деле второстепенные роли».

Инструкция не объясняла, однако, каким образом можно совместить это ограничение с обязанностью «не уклоняться от активной работы», необходимой «для сохранения своего положения в организации», и тем более «видного положения». Не устраняла этого противоречия и оговорка насчет того, что «на каждый отдельный случай» активной работы агент должен испрашивать разрешение своего руководителя. На провокационные действия толкало секретных сотрудников и требование той же инструкции стремиться уничтожить центры революционных организаций не сразу после их обнаружения, а «в момент проявления ими наиболее интенсивной деятельности» [30] ГАРФ. Ф. 1467. On. I. Д. 38. Л. 85–91. — это место инструкции находилось в безусловном противоречии с законом, который требовал от полиции предупреждать и пресекать преступления немедленно по их обнаружении.

Допрошенные в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства бывшие министры и руководители полицейских учреждений вначале пытались уверять, что использовали только осведомителей, принципиально противясь провокации. Они не были при этом оригинальны, такую позицию официально защищал П.А.Столыпин, когда 11 февраля 1909 г. в III Государственной думе обсуждался запрос об Е.Азефе: в качестве министра внутренних дел Столыпин взял его под защиту, отрицая факт провокаторства. Впоследствии подобным же образом изобразил свою и Азефа деятельность его руководитель А.В. Герасимов, заявивший, что «никогда не был обманут» Азефом, «а о провокации даже говорить не приходится».