Леонид Васильев - Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

Существенно заметить в этой связи, что нередко стоянки эрлитоу-эрлиганской культуры — особенно вдалеке от Хэна-ни — датируются более поздним временем, т.е. могут считаться синхронными с аньянским протогосударством Шан. К числу их относится, в частности, Учэн (пров. Цзянеи, район Янцзы), где наряду с платформой-фундаментом, бронзой и иными предметами было обнаружено несколько керамических сосудов с нацарапанными на них иероглифами аньянского типа (свыше 60 знаков).

Что же представляла собой социокультурная общность протокитайцев, обитавших в поселках и городках эрлитоу-эрлиганского комплекса? Если опираться только на данные археологии, есть основания для вывода о существовании стратифицированного общества, уже знакомого с надобщинными политическими структурами и даже с ранними формами протогосударства. Явно прослеживается существование мелких и даже довольно крупных (типа Эрлигана) городских политических центров с тяготевшей к ним периферией. Существенна разница в социальном статусе захороненных, что опять-таки свидетельствует о стратификации социума. Справедливости ради необходимо заметить, что неравенство в захоронениях существовало и в эпоху неолита. Но теперь оно заметнее. И все же это был лишь самый начальный этап процесса политического структурирования, что характерно для стадии ранних простых пред- и протогосударств. В чем это проявлялось?

Эрлитоу-эрлиганский комплекс (вся «фаза Эрлиган») отличался от пришедшего ему на смену аньянского прежде всего тем, что неравенство еще не слишком заметно: вождь общности был скорей старейшиной разросшегося над общинного коллектива, нежели всевластным правителем своих подданных. Не обнаружено ни регалий власти, ни аксессуаров высокой должности, ни захоронений типа гробниц с массовыми сопогребениями людей и огромным количеством вещей. Нет следов сколько-нибудь развитых ритуала и культа, призванных обслуживать социальные верхи и символизировать их мощь и величие, — здесь снова стоит сделать акцент на отсутствие письменности и на сохранение той же практики гаданий, что была характерна и для луншаньцев. Нет еще изысканного искусства и бросающейся в глаза роскоши, возникающих для удовлетворения нужд оторвавшегося от рядовой массы производителей высшего слоя управителей.

Подытоживая сказанное, можно уверенно говорить о серьезном процессе социально-политической трансформации по пути от первобытной общины земледельцев неолита к ранним надобщинным политическим структурам бронзового века. Этот процесс, совершавшийся не без воздействия извне (вспомним о нововведениях скотоводческого комплекса луншаноидного горизонта, о новых злаках и породах одомашненного вне Китая рогатого скота, об изделиях из металла и т.п.), но все же в основном на местной неолитической яншао-луншаньской основе, логически вел к переходу на новую стадию развития — как в сфере материального производства (век бронзы, совершенствование хозяйственных навыков в сфере земледелия, скотоводства, ремесла), так и в сфере социально-политической (возникновение надобщинных политических структур, предгосударственных образований, рост социального неравенства и появление зачатков централизованной администрации). Тем самым в Китае — и прежде всего в бассейне Хуанхэ, в пров. Хэнань, — закладывались основы для появления развитого очага первичной урбанистической цивилизации. Такой очаг вскоре и появился — в виде аньянской цивилизации, протогосударства Шан. Но прежде чем перейти к изложению связанных с этим событий, необходимо остановиться на представлениях о дошанском этапе истории Китая, зафиксированных в традиционной китайской историографии.

Эти представления, в обилии встречающиеся в источниках, начиная с «Шуцзина», опираются на древнюю мифопоэтическую традицию. Однако сама она в Китае необычна и заметно отличается от красочной мифологии древних греков или поэтического эпоса индийцев своей сухостью и прозаической прагматичностью. Здесь сыграла определенную роль рационалистическая этика конфуцианства, представители которого редактировали древние предания. Впрочем, справедливости ради необходимо заметить, что задолго до Конфуция в силу ряда причин (подробнее см. [21, с. 17—49]) начался специфический процесс демифологизации китайской мысли, итогом которого было очищение мифических преданий от поэтического вымысла и превращение героических сказаний в некую линейную историзованную схему. Внутренним смыслом было выдвижение на передний план назидательной дидактики, которая со времен Конфуция обрела мощный социально-этический фон. Вот почему в историографической традиции на передний план вышли полулегендарные повествования о великих и мудрых мужах прошлого, чьи деяния, очищенные от преувеличений и явного вымысла, стали считаться на долгие века эталоном политической дальновидности, высшей нравственности, социальной мудрости.