Легенда остается легендой. Но вот что сказано у Сыма Цяня: «Чжоу-гун боялся, что владетельные князья взбунтуются, и взял управление государством на себя. Гуань-шу, Цай-шу и другие младшие братья [У-вана], подозревая Чжоу-гуна [в стремлении захватить власть], совместно с У Гэном подняли мятеж против Чжоу» [86, т. 1, с. 190]. У Гэн — юный наследник шанского престола, присматривать за которым в свое время и были назначены Гуань-шу и Цай-шу. Мятеж оказался реальным итогом конфликта и противостояния в среде братьев умершего У-вана.
В подобном столкновении нет ничего удивительного. Когда пахнет властью, среди причастных к ней разгорается борьба не на жизнь, а на смерть. Это обычная норма, проявления ее легко увидеть и в истории Китая. Необычно то, что самый могущественный и более других причастный к власти регент-правитель Чжоу-гун не только не включился в борьбу за нее, но — если верить легенде — даже оскорбленно отступил. В реальной действительности было, видимо, нечто иное. Человек, который легко мог захватить власть для себя самого, употребил все свои силы и способности на то, чтобы сохранить легитимность власти, т.е. устоявшуюся и явно заимствованную последними чжоуски-ми правителями у Шан норму передачи власти от отца к сыну, минуя боковые линии родства. В этом, если угодно, истинное зерно легенды и объяснение поведения Чжоу-гуна.
Ситуация во многих отношениях необычная и впечатляющая. Разгорается борьба за власть после смерти У-вана. Казалось бы, она должна идти около трона У-вана на крайнем западе военно-политического объединения Чжоу, в районе чжоуской «новой» столицы близ Фэн и Хао, которые, разросшись, стали затем восприниматься как нечто единое (Фэн-Хао) и именовались иногда термином Цзунчжоу (родовые земли Чжоу). На деле все было не так. У трона борьба за власть не шла. Чжоу-гун, взяв ее крепко в свои руки, о троне не помышлял.
На восточных же землях, в центре державы, в Чжунго, все было иначе. Гуань-шу и Цай-шу, выступившие с претензиями на власть и попытавшиеся бросить тень на Чжоу-гуна, пошли на борьбу с малолетним Чэн-ваном и могущественным Чжоу-гуном не сами, а выдвинув впереди себя в качестве щита легитимного правителя, хранителя шанского трона. Конечно, за спиной опять-таки несовершеннолетнего шанского У Гэна стояли именно Гуань-шу и Цай-шу, под началом которых были, видимо, и определенные военные силы (как без них они могли бы осуществлять свои функции надзора?!). Но факт остается фактом, в борьбе против подозреваемого в нелегитимных акциях Чжоу-гуна его братья опирались на легитимность поверженного, но не уничтоженного и тем самым как бы сохранявшего поддержку небесных сил дома Шан!
Итак, все до предела необычно. Ни в одной из стран мира не было ничего похожего. Для всех стран и народов, вплоть до наших дней, по меньшей мере до второй половины XX в., источником права была сила. Во всяком случае, прежде всего и главным образом она: кто палку взял, тот и капрал! А вот в Китае на рубеже эпох Шан и Чжоу на передний план выступила идея легитимности: право на власть имеет тот, за кем стоят небесные силы!
Разумеется, коренная причина подобного рода необычной политической ментальности таится в своеобразии религиозного ритуала шанцев, который в свою очередь весомо воздействовал на всех их соседей, включая и чжоусцев. Шанцы, чжоусцы и, видимо, многие другие соседние племена были воспитаны в русле определенной духовной и политической культуры, квинтэссенция которой заключалась в том, что место великих богов, которые всегда и у всех были конечной инстанцией легитимности, заняли шанские предки- ди . А раз так, то неудивительно, что шан-ди и небесные силы (Небо как местонахождение предков) на стороне шанцев.
И для того чтобы что-либо в этом смысле изменилось, нужно было проявление благоволения небесных сил, об отсутствии которого так сокрушался У-ван. Словом, пока Небо явно не выразило своего отношения к ситуации, легитимность оставалась на стороне шанцев Это-то обстоятельство и использовали — вынуждены были использовать — мятежные Гуань-шу и Цай-шу. Существенно заметить, что и в историографическую традицию события, связанные с мятежом, вошли именно как мятеж недопокоренных шанцев, к которому присоединились Гуань и Цай, но не как мятеж братьев правителя, использовавших в своих интересах шанскую легитимность. В том-то и дело, что для всех современников мятеж был прежде всего апелляцией к небесным силам: кто же все-таки имеет в сложившейся ситуации право на власть?
Читать дальше