Леонид Васильев: Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Особенно это касается многочисленных «сбывшихся» предсказаний и предостережений, на которых держатся многие самые интересные фабулы их рассказов. Вполне вероятно, что это относится и к рассуждениям об инь-ян и пяти первоэлементах (иногда их оказывается шесть), а также к некоторым другим типологически еще незрелым, но уже вполне определенным философским, космологическим, онтологическим и иным конструкциям.

Примерно так же обстояло дело и со всем тем, что так или иначе затрагивало Конфуция, чье великое имя и вклад в создание «Чуньцю» считались базовыми. Комментаторы задним числом в обилии вставляли в текст ремарки от имени Конфуция, его оценки событий, нередко сделанные будто бы тогда, когда Учитель был еще в подростковом возрасте. Мало того, политические интересы и страсти сторонников различных соперничающих школ побуждали последователей конфуцианства (к числу наиболее ревностных из них относились и авторы комментариев) возвеличивать фигуру Конфуция и усиливать его роль и значение хотя бы в управлении тем скромным царством Лy, где он в основном жил и действовал.

Именно этим можно объяснить появление в «Цзо-чжуань» рассказов о военных подвигах Учителя и о его решительных действиях в острых политических конфликтах между царствами — действиях, пугающих жестокостью палаческих замашек. Нет сомнений, что все подобные ремарки и вставки — явные интерполяции, преследовавшие цель изменить облик философа-моралиста, превратив его в жесткого администратора чуть ли не легистского толка, стремящегося убийствами запугать людей. На рубеже IV–III вв. до н. э. в этом направлении пытались действовать многие, начиная со знаменитого конфуцианца Сюнь-цзы, стремившегося придать доктрине Конфуция больше воинственного напора и тем выиграть историческое сражение с легизмом. Именно Сюнь-цзы, как известно, выдумал историю о казни Конфуцием некоего шао-чжэна Мао за то, что он своими недозволенными речами смущал молодежь.

О существовании такого Мао никто до Сюнь-цзы и не знал, как и о кровожадных наклонностях Учителя. В каноническом тексте «Лунь-юя», где изложена практически вся его доктрина, он всегда делал упор на доброту, справедливость и убеждение словом (не топором!), чем и прославился. Удивительно, сколь слабо значило в те годы подлинное слово «Луньюя», если многие, включая Сыма Цяня, поверили в реальность выдуманных эпизодов с шао-чжэном и палаческими приказами Конфуция. Не очень верится и в то, что Конфуций, по словам Сыма Цяня, считал главным достижением своей жизни «Чуньцю» [103, гл. 47; 71, т. VI, с. 149]. Здесь явно влияние высокой оценки этой хроники Мэн-цзы. Видимо, когда Сыма Цянь писал свои знаменитые многотомные «Записи историка», он не сумел как следует разобраться в том, чем истинно славен Конфуций, чему в рассказах о нем стоит верить, а что — явные политические спекуляции.

Сочинение Сыма Цяня — один из важных наших источников по периоду Чуньцю. Подавляющее большинство собранных им сведений заслуживает безусловного доверия, особенно те, что касаются истории чжоуских царств и княжеств в эти столетия. Однако в ряде случаев достоверность сообщаемых им данных не столь очевидна, как в «Цзо-чжуань» или «Го юе». Особенно это касается материалов его гл. 47 о Конфуции. И дело вовсе не в том, что Сыма Цянь писал свои тома много позже, чем его только что упоминавшиеся предшественники, авторы комментариев, хотя это и сыграло свою роль. Гораздо важнее, что к моменту написания труда Сыма Цяня многое в древнем Китае изменилось.

Исчезла феодальная раздробленность с ее аристократизмом и старой рыцарского типа знатью, с постоянными интригами, заговорами и внутренней борьбой. Ушли в прошлое — во многом благодаря Конфуцию, его ученикам и последователям — вопиющие нарушения моральных норм, а на смену этому пришли достаточно строгие принципы конфуцианской этики. Неудивительно, что совершенно преобразился и облик Великого Учителя, обросший огромным количеством апокрифов и анекдотов, целью которых было преувеличить значимость и приукрасить роль Конфуция в годы его жизни. Чтобы такой человек — да без высокой должности?! Такого не могло быть! И появилась версия о том, что Конфуций был в Лу чуть ли не министром, что действовал он решительно и без колебаний казнил всех, кто что-нибудь не так сказал или просто показал со сцены.

Все эти и многие другие аналогичные материалы попали в написанную Сыма Цянем главу о Конфуции. Хотя, если внимательно прочитать канон «Луньюй», где собраны его изречения, любой увидит, что Учитель был совсем не таким, каким он предстает у Сыма Цяня. Словом, данные Сыма Цяня во всем том, что касается Конфуция, его жизни и деятельности, имеют много меньшую весомость по сравнению с тем, что сообщают «Цзо-чжуань» и «Го юй» (хотя и в них, как только что упоминалось, задним числом вставлено немало интерполяций).