Леонид Васильев - Древний Китай. Том 3 - Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.)

Первоначально это было лишь внутренним ощущением. Позже, с появлением даосизма, связанной с ним мистики и метафизики, рассуждений о сердце, ци и цзин , все явственнее становилась идея о том, что человек с его сердцем и жизненной силой ци , с его тончайшими внутренними элементами цзин , определяющими его облик и сущность, может восприниматься как эталон чего-то цельного. А коль скоро так, то почему бы не представить себе, что и весь мир, космос, является гигантским единым организмом? И пусть позднечжоуская метафизика в этом пункте весьма противоречива, ибо все время рассуждает на тему происхождения одного из другого, говоря тем самым о несовместимости разных элементов Вселенной, она в конечном счете тоже вполне могла быть переработана, как и древнеиранская. Переработана в том смысле, что совсем неважно, откуда что произошло и кто с кем противоборствовал. Важно то, что есть. А то, что есть — это как раз и напоминает цельный организм, в котором все взаимосвязано. Отсюда и конечный вывод о монизме и холизме мира (см. [Individualism, 1985; Liu, 1985]).

Организмический холизм как основа восприятия Порядка и Гармонии не мог не породить и те многочисленные, иногда весьма стройные схемы, которые содействовали укреплению генеральной идеи миропорядка. В рамках различного вида классификационных систем вся совокупность разнообразного окружавшего людей мира, будь то неорганическая и органическая природа либо общество, непротиворечиво вписывалась в глобальный организм макромира, мельчайшей копией которого стал восприниматься микромир, т. е. прежде всего сам человек. Казалось бы, мистика такого рода может принести не так уж много практической пользы, о которой древние китайцы всегда радели прежде всего. Но на деле вышло не так. Вся китайская медицина, которая как раз и расцвела на этой теоретической основе, оказалась весьма пригодной для лечения людей, что доказывается всей ее двух-тысячелетней историей и признается, пусть с некоторыми оговорками, и сегодня.

Классификационные схемы построения идеального общества, представленные «Чжоули» в утопической на первый взгляд системе, на деле не столь утопичны, какими кажутся. Эти схемы имели задачу сочленить между собой все полезное реально существующее, равно как желаемое, но не существующее, в единую глобальную метасистему, которая и призвана была символизировать Порядок и Гармонию. Конечно, очень важно иметь в виду, что классификации подвергалась не реальность, но желаемое, что принципиально отличало древнекитайские схемы, скажем, от аристотелевских. Но сравнение с Платоном и его утопиями явно в пользу китайцев. Иными словами, чжоуские мыслители в своих поисках оптимума были адекватны реальности.

Говоря о поисках Порядка и Гармонии, следует отметить характерный для Китая [303] примат разума над чувством, выработанный в древности и хорошо известный по меньшей мере со времен Конфуция. Если у многих народов главный орган чувства— сердце, то у китайцев сердце — это прежде всего главный орган разума. В результате поколение за поколением китайцы воспитывались в сознании необходимости поступать так, как велит им долг, принятая норма. Конечно, и в Китае случались отклонения от нормы. Китайцы не менее других знакомы и с чувствами, и со страстями. Природа в этом смысле их не обделила. Более того, иногда страсти оказываются непреодолимыми, что подчас проявляется в склонности к игре, риску, готовности жертвовать собой и т. п. Но отклонения от нормы в истории Китая обычно не поднимались до тех трагедийных высот, с которыми мы сталкиваемся в эпических сказаниях, мифах или реальных эпизодах в жизни других народов. Ни Медеи, ни Ромео и Джульетты в китайской истории не было. И это не случайность. Это следствие высокого уровня социальной дисциплины, строгого самоконтроля, стремления к Порядку и Гармонии.

Что же китайцы считали своим личным счастьем? Конечно, это была карьера, теоретически и практически открытая почти перед каждым, достойным ее. Она сулила власть, уважение людей, богатство и т. п. Но счастье не только в этом. Согласно классической китайской поговорке, счастье — это полная горница детей и внуков. Когда же условий для этого не было, личное счастье могло иметь и более скромные формы. Эталоном его для многих поколений служила жизнь любимого ученика Конфуция Янь Хуэя. Он мало прожил, но всегда был доволен своей судьбой, весел и счастлив. Иными словами, не будь привередлив и не требуй от жизни слишком многого. Хорошо, если тебе повезет и ты станешь богатым и уважаемым всеми. Хорошо, если ты сумеешь создать большую и уважающую тебя семью. Но если тебе не повезло ни в том, ни в другом, не отчаивайся. Будь счастлив и доволен тем, что у тебя есть, чего ты достиг.