Леонид Васильев - Древний Китай. Том 3 - Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.)

Только что шла речь о том, как искусно талантливый рассказчик Чжуан-цзы старался развенчать Конфуция, который якобы всю свою долгую жизнь учил людей невесть чему, пока не понял, услыхав в первую очередь от Лао, истинную мудрость даосов с их недеянием, стремлением к пустоте сердца и умением приближаться к Дао . Зачем это ему было нужно?

Ответ очень прост. Конфуций был величайшим из древнекитайских мыслителей. Кроме того, он, как античный Антей на матушку-землю, опирался на мощную почву многовековой и общепризнанной древнекитайской традиции, правда им же серьезно откорректированной. Иными словами, Конфуций и конфуцианство — это то, что все знали, понимали и в подавляющем большинстве своем чтили. Моизм и легизм и тем более такие учения, как гедонизм Ян Чжу, не могли идти с конфуцианством ни в какое сравнение, если говорить об интеллектуальных потенциях и роли морального влияния. Поэтому Чжуан-цзы, предложившему китайцам нечто совершенно иное, нужно было прежде всего развенчать, принизить Конфуция и конфуцианство, причем сделать это как можно тоньше и эффективнее.

Мало было развенчать Конфуция и поставить под сомнение конфуцианство, что безуспешно пытались сделать многие, начиная с Мо-цзы. Нужно было выдумать новый и очень сильный ход. И Чжуан-цзы сумел сделать это. Он выдумал Старика (а старый человек по традиции, прежде всего конфуцианской, — это кладезь опыта, воплощение поддерживаемой традицией этической нормы, часто символ знания и по всем этим причинам объект безусловного уважения, сяо, со стороны всех остальных, особенно младших). Старик непременно должен быть старше Конфуция— и он стал у Чжуан-цзы именно таковым. Старик должен быть непременно опытнее и мудрее Конфуция — и он оказался в его притчах именно таким. Старик должен был стать объектом всеобщего почитания, чьи поучения не могли не приниматься во внимание, — и он выступает у Чжуан-цзы как раз в этом амплуа.

Так что же это за Старик? Кто он и откуда? Впоследствии Сыма Цянь (глава 63) ухитрился указать, где родился Лao-цзы, и даже описать генеалогический ряд потомков Старика, который обрел и фамилию— Ли (иероглиф «слива»). Но тот же Сыма Цянь, собравший в своем гигантском сочинении наряду с ценнейшими сведениями кучу небылиц, вынужден был признать в той же главе своего труда, что все эти его сведения мало чего стоят и что он не знает, кем именно был этот загадочный человек [Вяткин, т. VII, с. 38].

В притчах Чжуан-цзы Старик выступает в одном и том же амплуа, но в трех разных ипостасях. Чаще всего это Лао Дань, несколько реже — Лао-цзы (Старый мудрец) и один раз — Лао Лай-цзы. Больше никаких стариков лао в этом амплуа ни у Чжуан-цзы, ни в «Ле-цзы» (в этом трактате упомянут только Лао-цзы и лишь три раза) нет. И Сыма Цянь, который в данном случае свои основные сведения черпал из «Чжуан-цзы» (видимо, частично и из «Ле-цзы»), так обо всем этом и сказал.

Он рассказал, что родился Лао-цзы в царстве Чу и был хранителем дворцового архива в столице вана, упомянул, что Конфуций будто бы ездил к нему в столицу Чжоу за знаниями о ритуале- ли (а Конфуций в домене никогда не был и в чьих-то поучениях в вопросе о ритуалах- ли явно не нуждался), изложил основы учения о Дао и дэ , а также легенды об уходе Лао-цзы на Запад и перечислил всех потомков. После этого Сыма Цянь стал говорить нечто вовсе невнятное.

Сказав о том, что Лао-цзы уехал на Запад и ничего о дальнейшей его судьбе не известно, он вдруг начал рассуждать на тему о том, что Лао-цзы— это совсем необязательно тот Старый мудрец, который действительно написал «Дао-дэ цзин». Может быть, автором текста был другой старик — Лао Лай-цзы, современник Конфуция. А возможно, им был историограф чжоуского вана Дань. Словом, по мнению Сыма Цяня (при всем том, что он сам перечислил многих потомков Лао-цзы вплоть до своих современников), никто точно не знает, что это за Старый мудрец, который написал один из самых глубоких и философски емких древних сочинений и чье имя благодаря этому сочинению блистает среди наиболее выдающихся мыслителей человечества. Парадокс! Но как к нему относиться? И где все-таки искать истину?

Чтобы решить загадку Старого мудреца, обратимся к «Дао-дэ цзи-ну». Ныне нет ни одного серьезного исследователя, кто сомневался бы в том, что этот текст создан не в VI в., а в III в. до н. э., причем, вероятнее всего, в середине этого века. Об этом свидетельствуют и стиль, и многие другие лингвистические его параметры. Содержание текста, как бы ни был он сложен, дает немало оснований считать его вторичным по сравнению с «Чжуан-цзы», где проблемы космогонии и иных метафизических конструкций рассмотрены более основательно. И если не считать ряда парадоксов, коими изобилует «Дао-дэ цзин» (знающий не говорит, а говорящий не знает; тяжелое — основа легкого; слабый молодой непременно одолеет сильного старого) и которые сами по себе, при всей их значимости, не так уж много добавляют к основным идеям философского даосизма, то можно сказать, что в «Чжуан-цзы», пусть в иной форме, практически есть все, что мы можем найти в «Дао-дэ цзине».