Один из учеников, Цзы My, — если верить Сыма Цяню— был специалистом по «Ицзину». Его будто бы избрал для наставлений по этой части сам Конфуций. Вопрос о том, насколько Учитель был знаком с гаданиями по стеблям тысячелистника и какой личный вклад он внес в систему сопровождавших гадание афоризмов и тем самым в формирование текста «Ицзина», остается не вполне ясным, поскольку в аутентичных источниках, в первую очередь в «Луньюе», на этот счет слишком мало данных. Но мы вправе предположить, что Конфуций был знаком не только с техникой гаданий, но и с практикой расшифровки результатов гадания и с афоризмами «Ицзина» [156] . Что же касается Цзы My, он и его ученики (Сыма Цянь насчитал 9 их поколений, включая самого Цзы My [Вяткин, т. VII, с. 80]) на протяжении длительного времени совершенствовали текст «Ицзина», пока он не обрел свой окончательный вид при ханьском императоре У-ди. Стоит заметить, что среди тех, кто брал в руки эстафету, были выходцы из разных царств — Лу, Ци, Янь, Чу.
К числу учеников и последователей Конфуция следует также причислить его прямых потомков, многие из которых были не только знатоками учения, но и активными его распространителями, а то и разработчиками [157] . Если попытаться оценить роль всех учеников и последователей Учителя в распространении его учения, то можно сказать следующее. Во-первых, силами конфуцианцев были созданы и во всяком случае обрели свою окончательную каноническую форму все ранние произведения конфуцианского канона (позже, с эпохи Хань, появились в своем завершенном виде и новые тексты «Лицзи», не говоря уже о тех, которые были связаны с именами крупнейших последователей Конфуция, таких, как «Мэн-цзы»). Все они со временем вошли в Пятикнижие, Четырехкнижие и Тринадцатикнижие и регулярно переписывались, а затем и переиздавались, служа главным учебным пособием во всех школах императорского Китая. А во-вторых, именно усилиями учеников и последователей Конфуция была создана школа конфуцианства ( жу-цзя ) в самом широком смысле этого слова.
Школа эта первоначально не была чем-то единым и цельным. Каждый из учеников или последователей Конфуция воспринимал близко к сердцу какую-то часть его учения и развивал именно ее, придавая ей в ходе углубления новые черты и признаки. Го Мо-жо в специальной работе [Го Мо-жо, 1961, с. 174–216], посвященной этой проблеме, ссылаясь на Хань Фэй-цзы, насчитывает восемь разных конфуцианских школ и дает им критический анализ. Обратим внимание на его исходные позиции и аргументацию.
Можно сразу же сказать, что это членение неубедительно. Достаточно отметить, что в нем среди прочих фигурирует школа Янь Хуэя, который умер еще при жизни Конфуция. Что же касается попыток Чжуан-цзы спустя полтора века после его смерти «возродить» Янь Хуэя, приписав ему ряд собственных высказываний, то это просто мистификация, каких у него было немало. Чжуан-цзы выдумал не только диалоги Янь Хуэя, поданные явно в даосском ключе с употреблением терминов вроде ци, погружения в забытье [Го Мо-жо, 1961, с. 202–203], но и великого Лао-цзы, сделав его старшим современником Конфуция и автором «Дао-дэ цзина», трактата середины III в. до н. э.
Вызывают сомнение и упоминания о школе Ци Дяо, от которого не сохранилось ни трудов, ни идей, ни тем более последователей [там же, с. 207–209]. Еще более нелепа в этом списке фигура мифического Чжун Ляна [там же, с. 209]. А Юэ Чжэн попал в список восьми потому, что, как то кажется Го Мо-жо, этот человек, будучи учеником Мэн-цзы, написал «Дасюэ» и еще одну главу из «Лицзи» — «Сюэ цзи». «Кажется» аргументом служить не может. К тому же это произведение, как и трактат «Лицзи», было, скорее всего, результатом труда ряда авторов, совершенствовавших идеи на протяжении веков. Словом, рассуждать на тему о восьми школах конфуцианцев явно нет оснований. Разумеется, школы конфуцианской мысли существовали в разных районах Поднебесной в период Чжаньго и были представлены учениками и последователями Конфуция. Каждый из них, будучи творческой личностью, вносил в доктрину что-то свое, иногда углубляя ту или иную уже сформулированную Учителем идею, иногда предлагая нечто новое.
Появление и распространение в чжоуском Китае периода Чжаньго конфуцианства — первого интеллектуально необычайно мощного учения — резко и оглушительно прервало молчание в сфере философской мысли. Все могло бы быть иначе, если бы период развитого мифологического мышления с его богами и героями, эпическими сказаниями и сказочными преданиями постепенно обогащался и замещался абстрактно-теоретическим мышлением со свойственными ему аналитическими категориями развитой философии, пусть даже до предела насыщенной религиозными представлениями, как то было, например, в ведической Индии. Это было бы нормальной эволюцией, знаменовавшей собой наступление в идеологической сфере нового времени, именуемого ныне осевым.
Читать дальше