Николай Устрялов - Национальная проблема у первых славянофилов

Разумеется, надежды славянофильства покоились всецело на Востоке, на славянстве, а в конечном счете -- на России, как на единственной великой православно-славянской державе. Ех оriеntе lux! С Востока и только с Востока ожидался тот свет, который мог, наконец, рассеять затянувшиеся исторические сумерки...

Но здесь нужно было разрешить еще один важный принципиальный вопрос: какими орудиями дано пользоваться России для свершения ее великой вселенской миссии? Она призвана пролить народам сияние веры и открыть им таинство свободы. Но как это сделать? Как победить вековые заблуждения, обличить ложь, чтобы она исчезла?

Возможны два ответа на ставящийся таким образом вопрос, и оба они имеются у славянофилов. В то время как непосредственное моральное чувство подсказывало им один ответ, реальная обстановка вещей приводила к другому. И приходилось этот последний приводить в соответствие с требованиями морального чувства.

Россия сильна правдою своих духовных начал. Хомяков уверен, что "наша русская земля может и должна стать впереди других народов" только благодаря тем основам "истинного просвещения", которые она глубоко и свято хранит; ибо ведь "корень и начало дела -- религия, и только явное, сознательное и полное торжество Православия откроет возможность всякого другого развития".41) Пришла пора всему человечеству усвоить откровения истинной веры: свет Востока должен просиять и на Западе.

Скажите, не утро-ль с Востока встает?

Скажите. Мир жадно и трепетно ждет

Властительной мысли и слова.42)

"На дне европейского просвещения, -- пишет Киреевский, -- в наше время все частные вопросы... сливаются в один существенный, живой, великий вопрос об отношении Запада к тому незамеченному до сих пор началу жизни, мышления и образованности, которое лежит в основании мира православно-славянского.43)

Таким образом, воздействие России на европейские народы должно иметь характер подлинно духовный, внутренний: миру недостает властительной мысли и слова, в них он нуждается и через них исцелится. Рознь между Славянством и Западом есть состязание идей, а не противоречие внешних желаний и замыслов. "Борьба наша, -- пишет Хомяков, -- имеет вид, как и всякая борьба, чистоматериальной схватки чисто-материальных интересов; но это только вид. Истинная-то борьба идет между началами духовными, логически развивающимися, и на этой почве возможна победа; прибавлю еще, только на этой почве возможна прочная победа".44) Правая вера покорит мир непререкаемостью своего внутреннего, самодовлеющего авторитета, ибо правда жива не милостью физической силы, а властью собственного совершенства.

Бесплоден всякий дух гордыни,

Неверно злато, сталь хрупка,

Но крепок ясный мир святыни,

Сильна молящихся рука.45)

Раннее славянофильство было насквозь проникнуто бодрым, "юношеским" оптимизмом: недаром годы его процветания были "золотым веком русского идеализма". Оно верило в творческую мощь идей, в святость мировой первоосновы. Торжество добра представлялось ему несомненным. И ненужными казались грубые земные средства, чтобы это торжество осуществилось в жизни. "Христианство по сущности своей чуждо насилию", -- пишет Хомяков.46) За кого истина, тот не нуждается в жалких земных орудиях:

И ты -- когда на битву с ложью

Восстанет правда дум святых -

Не налагай на правду Божью

Гнилую тягость лат земных.

Доспех Саула -- ей окова,

Ей царский тягостен шелом:

Ее оружье -- Божье слово,

А Божье слово -- Божий гром.47)

Сила слова кажется достаточной для борьбы со злом. Россия обновит мир не мечом и булатом, а одною лишь правдою своих святых дум.

Эти мечтания русских славянофилов, крайне привлекательные своим юным энтузиазмом веры и любви, невольно переносят мысль к близким им по устремлению пафоса мечтаниям других людей, граждан другой страны, тоже пламенно веривших в свой народ и в его великое мировое предназначение. Вспоминается тот период исторической жизни Германии, когда немецкая нация, перетерпев судеб удары, оправлялась и крепла, развивалась материально и, главным образом, духовно. Вспоминается эпоха романтизма, идеология личности и свободы, философский гуманизм. И вместе с тем приходит на память до последней степени характерный стих одного из тогдашних деятелей -- Вильгельма Гумбольдта, -- где воспевается "тот мало еще понятый народ, который тихо и скромно, но с глубокою серьезностью пробивает себе смелые пути...