Николай Устрялов - Patriotica

Красная армия довлеет себе и не зависит от знатных иностранцев. Над Советской Россией не тяготеет рок ?верности верным союзникам?, и ее международная политика обладает счастливым свойством дерзновения и одновременно гибкости, совершенно непостижимых для групп, законом высшей мудрости для которых является бурцевская ?Cause Commune?...

Достигшим невиданной внешней мощи, вооруженным до зубов странам Согласия теперь гораздо более опасны бациллы внутреннего колебания и волнения, нежели чужеземная военная сила. Как марсиане в фантазии Уэллса, победив земной шар своими диковинными орудиями истребления, гибнут от чуждых им микробов земли,- так нынешние мировые гегемоны, покорив человечество, вдруг начинают с тревогой ощущать в своем собственном организме признаки расслабляющего яда своеобразной психической заразы. При таких условиях большевизм, с его интернациональным влиянием и всюду проникающими связями, становится ныне прекрасным орудием международной политики России, и слепы те русские патриоты, которые хотели бы в настоящий момент видеть страну лишенной этого орудия какою бы то ни было ценой...

Народное творчество многообразно, оно выражатеся ведь не только непосредственно, в стихийных, анархических порывах масс, но и в той власти, против которой они направлены. Власть представляет собою всегда более веский продукт народного гения, нежели направленные против нее бунтарские стрелы. Ибо она есть, так сказать, ?окристаллизовавшийся? уже, осознавший себя народный дух, в то время как недовольство ею, да еще выраженное в таких формах (?ровняй города с землею?), должно быть признано обманом или темным соблазном страдающей народной души. Поэтому и в оценке спора власти с бунтом против нее следует быть свободным от кивания на ?народную волю?. Эта икона всегда безлика или многолика...

Судороги массового недовольства и ропота действительно пробегают по несчастной, исстрадавшейся родине. Мы недостаточно информированы, чтобы знать их истинные размеры, но согласимся предположить, что, усилившись, они могут превратиться в новый эпилептический припадок, новую революцию.

Что, если это случится? Могу сказать одно: следовало бы решительно воздержаться от проявлений какой-либо радости на этот счет - ?сломили-таки большевиков?. Такой конец большевизма таил бы в себе огромную опасность, и весьма легкомысленны те, которые готовятся уже глотать каштаны, поджаренные мужицкою рукой: счастье этих оптимистов, если они не попадут из огня да в полымя...

При нынешних условиях это будет означать, что на место суровой и мрачной, как дух Петербурга, красной власти придет безграничная анархия, новый пароксизм ?русского бунта?, новая разиновщина, только никогда еще не бывалых масштабов. В песок распадется гранит невских берегов, ?оттает? на этот раз уже до конца, до последних глубин своих, государство Российское

И слягут бронзовые кони И Александра, и Петра...

Лишь для очень поверхностного либо для очень недобросовестного взора современная обстановка может представляться подобною прошлогодней. Не мы, а жизнь повернулась ?на 180 градусов?. И для того, чтобы остаться верными себе, мы должны учесть этот поворот. Проповедь старой программу действий в существенно новых условиях часто бывает наихудшей формой измены своим принципам...

Взятая в историческом плане, великая революция, несомненно, вносит в мир новую ?идею?, одновременно разрушительную и творческую. Эта идея в конце концов побеждает мир. Очередная ступень всеобщей истории принадлежит ей. Долгими десятилетиями будет ее впитывать в себя человечество, облекая ее в плоть и кровь новой культуры, нового быта. Обтесывая, обрабатывая ее. Но для современности революция всегда рисуется прежде всего смерчем, вихрем: Налетит, разожжет и умчится, как тиф... И организм восстанавливается, сохраняя в себе благой закал промчавшейся болезни. ?Он уже не тот?, но благотворные плоды яда проявят себя лишь постепенно, способствуя творческому развитию души и тела.

Революция бросает в будущее ?программу?, но она никогда не в силах ее осуществить сполна в настоящем. Она и характерна именно своим ?запросом? к времени. И дедушка Хронос ее за этот запрос в конечном счете неизбежно поглощает.

Революция гибнет, бросая завет поколениям. А принципы ее с самого момента ее смерти начинают эволюционно воплощаться в истории. Она умирает, лишившись жала, но зато и организм человечества заражается целебной силой ее оживляющего яда.