Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Илл. 52

У орочей перед сезоном охоты приносили в жертву духу-хозяину зверей (тигру) собаку, затем две палочки с вырезанными на них человеческими лицами (их называли «деревянные языки») смазывали кровью жертвенной собаки и таким образом передавали просьбу об удаче на промысле [Штернберг 1933, с. 439–440; Березницкий 1999, с. 103]. Аналогичные функции имели заструганные особым образом деревянные палочки инау у айнов, которые, по мнению Л. Я. Штернберга, являлись «деревянным человеком, оратором или посредником между богами (камуи) и людьми, душа которого обладала способностью быстро и красноречиво сообщать божествам о потребностях человека» при помощи специальных стружек-«языков», вырезавшихся на инау ножом [Штернберг 1933, с. 622–626]. Существовало несколько разновидностей этих ритуальных артефактов, предназначенных для разных целей. Например, изображенная на илл. 52 тэхорокакэп инау употреблялась в обрядах почитания предков и при жертвоприношениях божествам [Спеваковский 1988, с. 104].

У алтайцев специальные набивные куколки из коричневой материи или кумача (от двух до девяти штук) прикреплялись к задней части одежды шамана (маньяк, мандьяк, манчжак). Рядом с ними иногда пришивалась их одежда («шуба») в виде кусочка ткани, напоминавшего по форме летящую птицу. Эти фигурки символизировали «девять дочерей Ульгеня», «небесных дев», повелителей хорошей погоды и играли роль посредников между Ульгенем и шаманом, способствуя последнему во время его «путешествий по небу» [Иванов 1979, с. 81]. У кетов шаманами использовались деревянные антропоморфные фигурки с прикрепленными к ним медными птичками, которые, согласно распространенным верованиям, должны были приводить душу шамана во время камлания в места пребывания душ предков [Иванов 1970, с. 130].Типичные фигурки духов-помощников шамана – см. илл. 53, ульчи и цв. вкл. 4, нанайцы [Смоляк 1991, с. 95, рис. 9 и цв. вкл.].

Илл. 53

Медиаторами между людьми и духами являлись также куколки, изготавливавшиеся у орочей при рождении близнецов, поскольку считалось, что отцом одного из близнецов является дух-тайги или дух-хозяин зверей – медведь. Поэтому эти куколки доставали во время медвежьего праздника для кормления [Березницкий 1999, с. 94–96].

У горных таджиков перед началом обжига посуды изготовлялись две куклы-«женщины» (или «женщина» и «мужчина»), которые во время обжига помещались неподалеку от огня. Рядом с ними по обеим сторонам садились пожилые, уважаемые женщины, которые разговаривали с куклами и кормили их из специальной посуды. По окончании обжига кукол прятали в «чистом» месте дома, а затем хоронили на кладбище [Пещерова 1929, с. 37].

Употребление куколок как вещей-медиаторов и вещей-заместителей широко засвидетельствовано в народной медицине. У узбеков Самарканда простейшие куколки-крестовины из двух прутьев с тряпичной головой изготавливали матери больных коклюшем детей и оставляли на кладбище после исполнения молитвы хазрету (святому) Джелаль-эт-дину, во время чего больной должен был выпить воду, налитую в углубление в мраморной намогильной плите [Ботякова 1995, с. 168]. Таджики и узбеки Ферганы и Кашгара в аналогичном случае делали кукол в синей одежде, относили их на мазар и ставили перед ними в глиняных чашках еду – обычно гороховую похлебку со свеклой [Пещерова 1957, с. 87]. Удмурты применяли в лечебной магии (обряды «бросания или похорон куклы» – мунё куштон или мунё ватон) куколки «мужчины» и «женщины» в виде небольшой (с четверть длиной) осиновой палочки с расщепленным концом, в который защеплялась копеечная монета и кусочек мяса жертвенного животного (утки или ласки), обернутой сверху красным ситцем [Верещагин 1889, с. 39, 40, 91; Максимов 1925, с. 86–90].

Применение кукол в качестве предметов-заместителей в лечебных магических практиках может иметь разные мотивации. У узбеков Дербента куклы, использовавшиеся в детских играх, могли зарываться в могилу в случае болезни кого-либо из близких умершего. Покойник, согласно поверьям, требует к себе заболевшего, поэтому вместо нее подкладывали куклу [Ботякова 1995, с. 169]. С обрядом мунё куштон связано поверье, что женщину поражает болезнью та кукла, с которой она играла, будучи девочкой [Верещагин 1889, с. 40]. В этой связи можно отметить, что у тюркских и монгольских народов (например, у алтайцев) тряпичные куклы считались воплощением духов-предков женщин и передавались по наследству по женской линии [Иванов, 1979; МС 1991, с. 634, ст. «Эмегельджи»]. Роль куклы в приданом и ее воздействие на плодородие невесты хорошо отражена в обрядности многих народов Дальнего Востока [см., например: Богораз-Тан 1934, с. 49].