Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Из последнего примера видно, что узел (так же как и его разновидность – куколь ) нередко связывался с вредоносной магией – ср. куколь „почерневшие, испорченные зерна в просе“ [ЛА МИА, с. Должниково Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл.; с. Давыдово, г. Белёв Тульской обл.]. Это его значение широко представлено в традиционной свадьбе. Чтобы снять «портёж» с жениха, необходимо развязать подсунутый колдуном в подушку узел из шерсти, волос и различных мелких предметов (щепки, кости, гвозди) или найти березовое полено, «в щели которого зажато нечто наподобие узла» [Криничная 2000, с. 121].

Название куколка, кукла также часто относилось к заломам , оставлявшимся на хлебном поле колдунами и ведьмами, чтобы отнять урожай [Зеленин 1991, c. 70–72; Зеленин 1999, с. 76; Власова 1998, с. 68 и след.; 245 и след.]. Ср. у В. И. Даля кукла „завертка, закрутка, закрута колосьев в хлебе; завой колосьев знахарем, колдуном на порчу и гибель того, кто снимет куклу“ [Даль 1881, с. 213, Калуж., Орлов.]. «Заломы» или «сучки» ассоциируются с вредоносной магией и в Тульской обл. [ЛА МИА, д. Давыдово, г. Белёв Белёвского р-на Тульской обл.]. В Козельском р-не Калужской обл. считали, что колдуны завязывают узелки во ржи, чтобы «вынуть спорину». «Узлы нахадили, а хто знаить, хто завязывыл тама? Гаварять, калдуны. Да. Вот када „зажин“. Да. Идуть рожь нычинать жать. „Ох, девка, у мине зажин был!“ – „Какой жа? А сжала ты яво?“ – „Сжала“. – „Исспарения хлеба“, – скажить. Ета, значить, уражай уже ни такой будить, исспарицца он сам па сибе. Да. А если аставишь ёо, ни сажнёшь, то: „Эт калдунья тута нахадила. Калдунья была…“ Да. Ана сабираить уражай, исспаряить хлеб у хазяина…» [ЛА МИА, д. Марьино (Орлинка), Чернышено, Дешовки Козельского р-на Калужской обл.]. Аналогичные верования известны и в других регионах [Терновская 1984, с. 117–129; Лобкова 2000, с. 28, 29].

По форме «заломы» очень близки к узлам, завязываемым при завершении жатвы: это либо перегнутые вдвое стебли с прижатыми к земле колосьями, либо стебли, скрученные в жгут и завязанные узлом, либо более сложные конструкции (свитые в жгут два соседних пучка стеблей, загнутые дугой кверху, стебли, сплетенные обручем или венком и др.) [Зеленин 1991, с. 71]. Заломы устраивали во время цветения ржи и нередко связывали с ночью на Ивана Купала (украинцы) или с семиком, «когда во ржи бегают русалки» [СД 1999, т. 2, с. 262–263; Агапкина 2002, с. 400–404].

Еще Д. К. Зеленин отмечал «определенное сходство между заломом и завиванием бороды при окончании жатвы», с той разницей, что «в первом случае ее стараются обратить на благо колдуна-соперника, а во втором – на благо хозяина поля» [Зеленин 1991, с. 73]. «Во время жатвы как жнецы, так и жницы стараются найти на одном стебле самое большое число колосьев. Если таких найдется 12, то он называется житной маткой или спорыньей» [Добровольский 1914, с. 206]. Считалось, что при помощи залома колдун отнимает у хозяина нивы «спорынью» («спорину»), то есть богатство, достаток, силу; ведьму в купальских песнях изгоняют, чтобы она «заломаў не рабiла», «куклаў не круцiла», «жыта не ломала», «спору не 'дбiрала», «пражын не пражынала», «красных дзевачак не чаравала» и т. п. [Виноградова 2000, с. 234]. В других интерпретациях «спорость» – это скорость при работе, в том числе при жатве. «„Путыница“ мы звали – эта кык всёдна как хто запутыить. Как крутыля шой-та ей закрутицца, как всёдна хто там валялся… Пападаицца и гаварять: „Эта плоха! О-ох! – Так вот пападёцца на маей палоски: – О-ох! О-ох, у миня тета крутыля. Эта шой-та плоха, эта шой-та плоха!“ Ага… Патаму што вот я буду жать, а мине ни спорицца ничево. Вот папалась ана мине: завтря я приду жать, и мине ни спорицца. Люди уже убягали далёка, а я всё никак! То руку абрежу, то сноп никак ни завяжу – вот уже „спарина“!..» [ЛА МИА, д. Дешовки Козельского р-на Калужской обл.]. Таким образом, завязанные в узел, загнутые, заломленные к земле или иным образом «испорченные» колосья в данном случае толкуются как некое виртуальное препятствие, помеха в работе, что предметно воплощается в «заломах», «завертках», «закрутках», «путанице» или «куколках». «Куколка» здесь многозначный символ, обозначающий и некое зримое воплощение колдуна, и присваиваемый им «дух нивы» вместе со всем принадлежащим этому духу богатством (урожаем, «спориной»), и важные свойства хозяина поля – его способность к успешной, «быстрой» деятельности, его «спорость». То есть в «куколке» сосредотачиваются все магические и реальные свойства нивы, оказывающие непосредственное воздействие на благополучие и достаток ее владельцев. Демоническая сущность жнивной «куколки» проявляется и в способах ее уничтожения, характерных для борьбы с нечистью: ее нельзя трогать голой рукой, лучше расщепленным осиновым колом или кочергой, а затем нужно сжечь, утопить или положить на чью-либо могилу [Власова 1998, с. 246].