Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Илл. 148

О том, что процесс трансформации куклы, как и иных детских игрушек, не является стихийным явлением, а представляет собой процесс сознательного социокультурного проектирования и конструирования, свидетельствуют факты истории культуры СССР. Среди первых шагов советской власти, направленных на поддержку практических мер по укреплению идеологического базиса создаваемой общественной системы, были меры, направленные на стимуляцию исследований по созданию «нового человека» или «человека будущего», который должен был кардинально отличаться от «человека прошлых веков». Первым и неотложным делом было заявлено «взращивание новых поколений», а это было невозможно без изучения познавательных и творческих особенностей ребенка и его психики, способов формирования личности и механизмов ее социализации. Одним из прикладных направлений стало изучение повседневной жизни детей, их творчества, игровой деятельности и игрушек. И это во многом определило круг тем и методику фольклорно-этнографических исследований детских субкультур в России и в СССР на протяжении практически всего прошлого века.

Уже в 1918 году Наркомпрос основал «Музей игрушки» с целью изучения истории и этнографии игровых предметов. А после 1930 года началась целенаправленная работа по созданию советской игрушки, отражающей новую эпоху и «нового человека» – строителя социализма [Пряхин 1979]. Формирование нового типа личности, основанного на социалистических нормах, ценностях и стереотипах поведения, требовало создания новых образцов игрушки, поэтому в мае 1932 года был основан Всесоюзный научно-исследовательский институт игрушки в г. Загорске (ВНИИИ) с филиалом в г. Вятке [Игрушка 1933, с. 4], на основе которого позднее был создан Загорский музей игрушки.

Необходимо отметить роль антропоморфных изображений (скульптур, статуй, статуэток, кукол) в возникновении и развитии «культа личности», характерного для становления тоталитаризма в Советском Союзе 1930-40 годы – см. илл. 149, дети на рисунке из журнала Мурзилка (1941, № 1) сооружают игрушечный «Дворец Советов» с фигуркой Ленина наверху [Костюхина 2008]. В. Паперный в своей книге «Культура Два» выделяет два этапа этого процесса. Ярким выразителем первого из них, Культуры Один, активно внедрявшейся в первое десятилетие после Октябрьской революции, является Мейерхольд, который превращал актеров в кукол, заставляя их заниматься биомеханикой. Отражением этой идеологии являлся характерный для 1920-х годов лозунг: «Техника решает все». При таком подходе «человек, его биология и его техника трактовались чисто технически» [Паперный 2006, с. 158–159].

Илл. 149

На втором этапе этот лозунг был заменен на «Кадры решают все». Это во многом объясняется характерной для Культуры Два установкой, согласно которой мерой всех вещей снова становится человек, а в качестве ключевого понятия, определяющего качество жилого пространства и архитектурной среды советских городов, начинает употребляться слово «живой (ая, ое)» («живой архитектурный образ»). Отсюда постоянное употребление метафорических антропоморфных образов в дискуссиях 1930-х годов об архитектурном облике и городской среде, поскольку «дом – это теперь не „машина для жилья“, это теперь был почти человек » [Паперный 2006, с. 158–161]. В этом контексте активное использование в архитектурном декоре этого периода барельефов и скульптуры является способом визуализации программной установки на очеловечивание (антропоморфизацию) окружающей среды. Правда, одновременно становился все более очевидным тот факт, что «мерой человеческого» в этой культуре является только одна персона – И. В. Сталин. И. Эренбург, вспоминая о периоде начала 1930-х годов, особое внимание уделяет нарастанию в массовом искусстве этого периода тенденции к «пластическому излишеству» и чрезмерному украшательству, в частности, за счет введения в архитектурные композиции скульптурных изображений «вождя всех народов»: «Намечался тот стиль, который господствовал в течение четверти века: стиль украшательской архитектуры, тех станций метро, где тесно от статуй ‹…›. Конечно, в 1931 году все это было еще в эмбриональном состоянии. Однако уже появились первые портреты и статуи человека, который, может быть, тогда и не догадывался, что он станет не только объектом, но и создателем „культа личности“» [Эренбург 1967, с. 590].