Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

• «Куда, право, как гадка эта госпожа Простакова! Сделать на нее платье – много стоит; но самое платье не стоит ни полушки. А дочки-то: одна вертлявая кукла, другая деревянная статуя» [В. Т. Нарежный. Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова (1814)].

• «Возле Веры Дмитриевны сидела по одну сторону старушка, разряженная как кукла, с седыми бровями и черными пуклями, по другую дипломат, длинный и бледный, причесанный a la Russe и говоривший по-русски хуже всякого француза» [М. Ю. Лермонтов. Княгиня Лиговская (1838)].

• «Астрабатов показал мне на него. – И эта раскрахмаленная кукла туда же! – сказал он, качая головой, – прячется в кусты, тоны задает, боится, видишь ли, чтобы его не заметили с нами; мы, душа моя, недостаточно комильфо для него» [И. И. Панаев. Опыт о хлыщах (1854–1857)].

• «Софья Павловна Тальман, улыбающаяся, напудренная и подкрашенная, похожая на большую нарядную куклу, сидела на диване с двумя сестрами подпоручика Михина» [А. И. Куприн. Поединок (1905)].

• «Рядом с этой роскошной, охамевшей куклой чувствуют себя неимущими даже девочки, которые сами только что отшивали из своей компании Женю» [Инна Соловьева. Цветик-семицветик (1990–2000)].

Илл. 131

Для целей социального конструирования особенно важны группы значений, представленные в рубриках «ребенок как кукла» – см. илл. 131, З. Е. Серебрякова. Катя с куклами (1923), «кукла как ребенок», «кукла как двойник», «кукла как объект и способ манипуляции», поскольку именно дети обычно являются наиболее вероятным и активным объектом социальных манипуляций и именно им адресована значительная доля активно продвигаемых социальных конструктов.

• «Как наибольшая часть воспитанников старого века, он людей считал средствами для своих выгод, детей – куклами для забавы; сохрани Бог, чтоб они осмелились думать, не только поступать, иначе как по его воле, то есть по его прихоти» [А. А. Бестужев-Марлинский. Латник (1832)].

• «Такой матери нужна дочь-кукла, потому что она сама кукла, и все играет с куклами в куклы» [Н. Г. Чернышевский. Что делать? (1863)].

• «Соседка сочувственно качала головой, думая о своих невзгодах, а маленькая соседкина дочка, трехлетняя кукла с громадным красным бантом на макушке, подбиралась к клеткам и, боязливо озираясь, грозила птицам пальчиком» [В. П. Катаев. Бездельник Эдуард (1920)].

• «А Поль накричал на него: – Я вам не кукла! Извольте играть со мной как с соперником, а не как с глупым ребенком!» [Юлиан Семенов. Семнадцать мгновений весны (1968)].

Производными от этих значений нам представляются употребления слова «кукла», представленные в рубриках «человек как „механическая кукла“», «кукла как нечто бездушное, бесчувственное», «кукла как нечто безжизненное, недееспособное».

Ассоциативная связь куклы с играющим ею ребенком, их взаимная глубокая эмоционально-психологическая зависимость, наделение кукол чертами ее обладателей привносит особый драматизм в эпизоды, связанные с «покушением на куклу», ее похищением и намеренным повреждением – распространенные мотивы взаимоотношений между мальчиками и девочками (см. «Весенне-летняя обрядность», «Куколки в коммуникативных практиках с символикой заигрывания»). В силу упомянутой выше связи эти действия могут рассматриваться как направленные на персону хозяйки/хозяина куклы, а поэтому обычно воспринимаются очень болезненно и эмоционально, даже если это было сделано с благими намерениями, как в рассказе В. Г. Короленко «В дурном обществе» [Короленко 1989; НКРЯ: Короленко 1885].

• «В саду перед окнами мои четверо мальчишек пересматривали и рвали книжки с картинками, отнимали у сестры куклы, кричали и возились, несмотря на присутствие двух нянек, которые сидели в пяти шагах» [М. В. Авдеев. Тамарин (1851)].

С этим связаны и метонимические фигуры речи и образы, использующие образ поврежденной, сломанной, разбитой, брошенной куклы для выражения разрыва отношений или понесенной утраты – см. илл. 132 , М. В. Добужинский. Кукла (1905).

• «Я вижу, что я для вас кукла; поиграете вы мной, изломаете и бросите» [А. Н. Островский. Бесприданница (1879)].

• «Потом здороваюсь со старой Зининой куклой. У нее чахотка, и она лежит в пыльной дырявой ванне, задрав кверху пятки. Я ее перевернул, чтобы все было прилично… Поговорил с ней о Зине. Да, конечно, сердце девочки – одуванчик. Забыла куклу, забыла Микки. А потом у нее появится дочка, и все начнется сначала… новая дочка, новая кукла, новая собачка. Апчхи!» [Саша Черный. Дневник Фокса Микки (1927)].