Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Таким образом, несмотря на разницу в форме и в функциях, куколки, употреблявшиеся в посиделочных развлечениях и играх, имеют одно несомненное сходство: все они являются важным элементом игровых форм «женитьбы», персонификацией участников молодежной «игры» или ее «руководителей», в том числе инкарнаций «духов предков» («стариков», «родителей») [подробнее см.: Морозов, Слепцова 1996; Морозов 1998].

Кукла, как и любая вещь в культуре, предстает перед нами в двух ипостасях. С одной строны, в «очевидном» для всех носителей данной культуры функциональном (вещь для игры, обрядово-магических практик, коллекционирования, украшения интерьера и т. п.) и «внешнем» смысловом облике (подобие человека, животного, мифологического существа, предка, культурного или массмедийного героя и т. п.). С другой стороны, в скрытом, «зашифрованном», символическом виде, который лишь отчасти осознается только узким кругом лиц (например, осмысление куклы как alter ego ). Остальные же носители культуры проявляют свою осведомленность об этом уровне существования вещи лишь в виде спонтанных реакций и действий. Именно устойчивость и воспроизводимость этих реакций в разных культурах позволяет нам говорить об универсальности и архетипичности символических интерпретаций, их укорененности в человеческом сознании. В этом смысле кукла, как и многие другие вещи, уводит нас за рамки рационально осознаваемой действительности, к труднопостижимой сути человеческого естества.

В. Н. Топоров, в своей работе «Вещь в антропоцентрической перспективе», замечает, что каждая вещь может быть увидена вне связи с создавшим ее человеком, «в свете Божьего взгляда», «в сверх-человеческой перспективе», когда она предстает как «сверх-вещь», таящая в себе черты недоступного поверхностному взгляду божественного замысла. «В этой ситуации вещь, действительно, оказывается способной, подобно проводнику, вести человека, как бы вступая с ним в диалог, в ходе которого в принципе могут быть, если не увидены, то почувствованы и допущены грани вещи, непосредственно узреваемые Богом. Сама эта ведо́мость человека вещью говорит о многом: в ней (ведо́мости) вещь перерастает свою „вещность“ и начинает жить, действовать, веществовать в духовном пространстве» [Топоров 1993, с. 79–80].

В этом процессе явно просматриваются две стороны, две грани. С одной стороны, доверяясь вещи, чтобы постичь ее первоначальный, «божественный» замысел, мы должны максимально «очистить» ее от всего человеческого. Применительно к кукле это означает необходимость отвлечься от ее «изначального» антропоморфизма и стремление понять ее «конструктивную» символическую силу. С другой стороны, кукла как раз и отличается от других вещей тем, что ее суть – в уподоблении человеку или животному, как можно более полному воспроизводству их облика и имитации основных черт их поведения, что в полной мере проявляется в современных роботах-андроидах, механических и авторских куклах. И чем больше это подобие, тем более «живой» становится «бездушная» кукла, тем настойчивее она «перерастает свою „вещность“» и стремится «познать» сущность «человеческого». Вопрос лишь в том, возможно ли вещи преодолеть грань между «духовным» и «бездуховным», «живым» и «неживым»?

Описывая культуру, мы всегда можем говорить о поле ее действия , имея в виду не только территориальный аспект (распространенность элементов данной культуры и их доминирование на некотором географическом пространстве), но и глубину проникновения, то есть степень владения культурой и ее действенность в данном сообществе. Понятно, что у «поля культуры» имеется и личностное измерение. Кроме того можно говорить о доминантных элементах и факторах, присущих той или иной культуре либо имеющих универсальное значение. В устоявшемся и стабильном культурном пространстве эти элементы образуют устойчивую структуру, что позволяет им вступать в системные взаимодействия и создавать в поле действия культуры устойчивые семантические и акциональные доминанты, которые можно назвать силовыми линиями культуры . В зависимости от типа взаимодействий силовые линии могут проявляться в разных культурных кодах и получать разное символическое выражение.

Здесь необходимо вновь вернуться к обсуждению места в системе знаковых средств культуры концепта «антропоморфизма» и тесно связанной с ним «идеологии антропоморфизма», которые, с нашей точки зрения, можно отнести к числу доминантных элементов и факторов, образующих силовые линии культуры. Напомним, что под идеологией мы понимаем «метод установления практических правил воспитания, этики и политики посредством точного познания физиологической и психической организации человека и окружающего мира» [ФЭС 1998, с. 170]. Куклы, как и иные антропоморфные изображения, представляют собой символическую презентацию этих силовых линий. Поэтому изучение этих объектов неизбежно приводит нас к необходимости исследования механизма их актуализации в поле культуры, а следовательно к пониманию того, какие силовые поля приводят в действие механизм антропоморфизации объектов.