Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Аристократка. 1880-е гг.

Я познакомилась с этим салоном лишь в самые последние годы жизни Екатерины Андреевны, уже в то время, когда самые выдающиеся писатели, входившие в него, как Пушкин, Дашков, Боратынский, Лермонтов, сошли со сцены. Но традиции интересной беседы и умственных интересов сохранялись по-прежнему, и в этой скромной гостиной, с патриархальной обстановкой, с мебелью, обитой красным шерстяным штофом, сильно выцветшим от времени, можно было видеть самых хорошеньких и самых нарядных петербургских женщин в элегантных бальных туалетах прямо с придворного бала или пышного празднества, расположившимися на красной оттоманке, за затянувшейся иногда до четырех часов утра беседой. Вельможи, дипломаты, писатели, светские львы, художники – все дружески встречались на этой общей почве: здесь всегда можно было узнать самые последние политические новости, услышать интересное обсуждение вопроса дня или только что появившейся книги; отсюда люди уходили освеженные, отдохнувшие, оживленные. Трудно объяснить, откуда исходило то обаяние, благодаря которому, как только вы переступали порог салона Карамзиных, вы чувствовали себя свободнее и оживленнее, мысли становились смелей, разговоры живей и остроумней. Серьезный и радушный прием Екатерины Андреевны, неизменно разливавшей чай за большим самоваром, создавал ту атмосферу доброжелательства и гостеприимства, которой мы все дышали в большой красной гостиной. Но умной и вдохновенной руководительницей и душой этого гостеприимного салона была несомненно София Николаевна, дочь Карамзина от его первого брака с Елизаветой Ивановной Протасовой, скончавшейся при рождении этой дочери. Перед началом вечера Софи, как опытный генерал на поле сражения и как ученый стратег, располагала большие красные кресла, а между ними легкие соломенные стулья, создавая уютные группы для собеседников; она умела устроить так, что каждый из гостей совершенно естественно и как бы случайно оказывался в той группе или рядом с тем соседом или соседкой, которые лучше всего к ним подходили. У ней в этом отношении был совершенно организаторский гений. Бедная и дорогая Софи, я как сейчас вижу, как она, подобно пчелке, порхает от одной группы гостей к другой, соединяя одних, разъединяя других, подхватывая остроумное слово, анекдот, отмечая хорошенький туалет, организуя партию в карты для стариков, jeux-d’esprit для молодежи, вступая в разговор с какой-нибудь одинокой мамашей, поощряя застенчивую и скромную дебютантку, одним словом, доводя умение обходиться в обществе до степени искусства и почти добродетели» (183; 69–71).

София Николаевна Карамзина не была ни широко образованной, ни глубоко мыслящей особой. Она была, по словам Тютчевой, «мотыльком», грациозно порхающим «по цветущим верхам мысли», – она была истинно светской женщиной, в отличие о своей сестры Екатерины Николаевны, которая даже не появлялась в салоне матери: гости, интересовавшиеся политикой, поднимались к ней наверх, и там разгорались жестокие и страстные споры. В общем, такими же, как Софи, пустоцветами оказались и сыновья Карамзина: они пользовались репутацией умных людей, но репутация эта не вышла за пределы салона их матери. «Интересно было бы разрешить вопрос, – пишет Тютчева, – почему самые талантливые натуры в нашей русской жизни не дают того, что они наверное бы дали во всякой другой стране в Европе. Вероятно, причина заключается в низком уровне общего интеллектуального развития; успех слишком легок, нет достаточно стимулов, достаточно точек опоры, что бы поощряло развитие умов и характеров; вот почему самые одаренные натуры долго остаются детьми, подающими блестящие надежды, чтобы затем сразу, без перехода стать стариками, ворчливыми и выжившими из ума» (183; 73). Жесткая, даже жестокая характеристика русского светского общества.

Но каковы бы ни были хозяева и гости, все же столичные салоны были единственными точками, где шла жизнь , в отличие от «подмороженной» николаевской России. В этом и заключалось отличие салонов от светской гостиной, где жизни как раз и не было, а было лишь пустое времяпрепровождение, дополнявшееся умением завести полезное знакомство и найти выгодную пару. Салоны были довольно многочисленными, и каждый, кто хотел жить , а не просто существовать, мог выбрать себе салон по вкусу: ведь общество было не слишком обширным («узок круг» был не только революционеров, а вообще сколько-нибудь думающих людей). Обычно в светских гостиных назначались «дни», когда собиралось большое общество, но в наиболее привлекательных салонах это было не нужно. У Карамзиных «гости собирались каждый вечер. В будни бывало человек восемь, десять, пятнадцать. По воскресеньям собрания бывали гораздо многолюднее: собиралось человек до шестидесяти. Обстановка приема была очень скромная и неизменно одна и та же. Гостиная освещалась яркой лампой, стоявшей на столе, и двумя стенными кэнкетами на противоположных стенах комнаты; угощение состояло из очень крепкого чая, с очень густыми сливками, и хлеба с очень свежим маслом, из которых София Николаевна умела делать необычайно тонкие тартинки, и все гости находили, что ничего не могло быть вкуснее чая, сливок и тартинок карамзинского салона» (183; 73).