Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Разумеется, общее повышение образовательного уровня офицерства должно было способствовать и утверждению в офицерском корпусе новых нравов: к началу XX в. офицеры, особенно морские, артиллерийские и инженерные, приобрели значительную интеллигентность.

Правда, оставалась область знаний, абсолютно чуждая офицерству – экономические и политические знания. Считалось, что армия должна быть вне политики и офицерам разбираться в политических системах, в «конституциях» и партиях просто неприлично. Потомственный военный, последовательный монархист, но умный и вдумчивый человек генерал Н. А. Епанчин писал, что в бытность его в 70-х гг. в Павловском военном училище там читался курс политической экономии, но «к сожалению, в последующие царствования преподавание политической экономии было прекращено, и как раз в то время, когда экономические вопросы получили еще большее, иногда решающее значение в международных отношениях…» (61; 62). Более того. Однополчанин будущего императора Николая II (оба они командовали батальонами в лейб-гвардии Преображенском полку) заметил, что «Цесаревич имел недостаточные познания по политической экономии, и это бросалось в глаза… Однажды летом 1894 г… в беседе с группой офицеров, в числе которых был и я, зашла речь о «таможенной войне», об экономических отношениях между народами и зависимости их друг от друга в этой области. Во время этой беседы выяснилось, что Цесаревич неясно понимает даже общеупотребительные термины… Мы, офицеры, не могли дать Цесаревичу авторитетного объяснения на его вопросы по политической экономии…» (64; 199). А затем этот цесаревич стал императором со всеми вытекающими из его экономического невежества последствиями…

Сам Епанчин уже во время Гражданской войны, в Крыму, стал руководителем курсов политического просвещения при Симферопольском ОСВАГе. «Я еще раз убедился, – писал Епанчин, – как жаль, что в наших учебных программах не предусматривалось знакомство с политическими учениями, волновавшими общество, и о которых оно узнавало «из-под полы». Отсутствие этих предметов в программах учебных заведений принесло большой вред, особенно нашей молодежи и нашим офицерам. У нас панически боялись этих учений, и слово «конституция» было страшным «жупелом»; между тем научное освещение этих предметов не могло быть опасным… В частности, приходится сожалеть, что будущие офицеры не получили научного, авторитетного разъяснения политических учений, с которыми они неизбежно должны были столкнуться в их служебной работе. Ведь в войсках, среди солдат, шла подпольная агитация, против которой офицеры были безоружны; это сказалось и в смуту 1905–1906 гг., но особенно в конце Мировой войны и тем более с началом революции в марте 1917 г., когда офицерство оказалось совершенно неподготовленным к борьбе с политической пропагандой. Я уже ранее отметил, что после Японской войны и первой смуты 1905–1906 гг. в военно-учебных заведениях было введено преподавание государственного права с разъяснением государственного устройства России, постановленного манифестом 17 октября 1905 г… Но когда Великий князь Константин Константинович был отчислен от должности Главного начальника военно-учебных заведений… новый начальник… отменил преподавание нового предмета, и результаты этого распоряжения пагубно сказались во время русской революции» (64; 490). Генералу Епанчину вторит генерал А. И. Деникин: «Так или иначе, мы кончали училище с достаточными специальными знаниями для предстоящей службы. Но ни училищная программа, ни преподаватели, ни начальство не задавались целью расширить кругозор воспитанников, ответить на их духовные запросы. Русская жизнь тогда бурлила, но все так называемые «проклятые вопросы», вся «политика» – понятие, под которое подводилась вся область государствоведения и социальных знаний, проходили мимо нас…

Военная школа уберегла своих питомцев от духовной немочи и от незрелого политиканства. Но сама… не помогла им разобраться в сонме вопросов, всколыхнувших русскую жизнь. Этот недочет должно было восполнить самообразование. Многие восполнили, но большинство не удосужилось…

Недостаточная осведомленность в области политических течений и особенно социальных вопросов русского офицерства сказалась уже в дни первой революции и перехода страны к представительному строю. А в годы второй революции большинство офицерства оказалось безоружным и беспомощным перед безудержной революционной пропагандой, спасовав даже перед солдатской полуинтеллигенцией, натасканной в революционном подполье» (56; 42–44).