Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы

Специфической чертой старого семейного деревенского быта, вызванной длительным отсутствием мужей – отходничеством и солдатчиной, – было снохачество: принудительное сожительство свекров со снохами. Баба к сорока годам израбатывалась, превращаясь в старуху, а мужик был еще крепок. А тут сын ушел на полгода на заработки. Долго ли до греха, тем более что большак был полноправным распорядителем в избе, и сопротивление ему было невозможно. Да и вернувшийся с работ муж, сын старика, мог только руками развести: что поделаешь?

Обычно стыдливо обходимая исследователями, а особенно популяризаторами крестьянского быта, эта проблематика довольно подробно освещается в первичных материалах Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева (14; 236–263, 274–278). Неоднократно касается ее также А. Н. Энгельгардт. Писала об этом в полузабытой, но очень интересной книге «Жизнь Ивана» дочь П. Семенова-Тян-Шанского.

Таким образом, все отношения были просты и в то же время жестоки. Потому что проста и одновременно жестока была жизнь. Речь шла о выживании в суровой среде обитания, и здесь сантиментам не было места.

И, тем не менее, чувства в деревне существовали. Выше приводилась обширная цитата из писем А. Н. Энгельгардта, повествующая о нищенстве и отношении к нему. Подавали кусочки безропотно, и, стараясь не ущемить достоинства просящего, подавали из последнего, в том числе даже из собранных самими кусочков. А ведь мог быть иной подход: мало ли что – от тюрьмы да от сумы не зарекаются; наденем сами суму – тогда и посмотрим, каково это. «Мне видится, – писал И. А. Гончаров, – длинный ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке с трудом пробирается мужичок в заплатах. У него висит холстинная сума через плечо, в руках длинный посох… Он подходит к избе и колотит посохом, приговаривая: «Сотворите святую милостыню». Одна из щелей, закрытых крошечным стеклом, отодвигается, высовывается обнаженная загорелая рука с краюхою хлеба. «Прими, Христа ради!» – говорит голос. Краюха падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь, идет к следующей избе: тот же стук, те же слова и такая же краюха падает в суму. И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное окно, каждый услышит: «Прими, Христа ради», загорелая рука не устает высовываться, краюхи хлеба неизбежно падают в каждую подставленную суму» (29; 67).

Крестьянская взаимопомощь проявлялась во многих случаях. Например, в отношении к погорельцам. Пожары в России были частью повседневности: освещение лучиной, отопление изб по-черному, бани и особенно овины с их открытым огнем – все это было источником пожаров, а сено на сеновалах, солома на крыше, дрова на дворе давали массу пищи для огня. И по дорогам России тянулись толпы и обозы погорельцев. Выработался даже своеобразный ритуал сбора подаяния на погорелое. Мало того, что волостное или уездное начальство выдавало справки погорельцам. Чтобы не нужно было предъявлять их и объяснять, что собирают на погорелое, пачкали сажей лица и обжигали концы оглобель, если успевали вывести со дворов лошадей и вывезти сани или телеги. Только щедрым подаянием на погорелое через несколько месяцев удавалось восстановить хозяйство.

Но… Но точно такие же крестьяне пользовались этим сочувствием к погорельцам. В России наряду с разнообразнейшими промыслами, часть которых была уже описана, был еще один промысел, бесстыжий и не требовавший никакого труда – профессиональное нищенство. Не дурачки и калеки, не старики и сироты собирали – собирали здоровые и сильные мужики и бабы, прикидывавшиеся слепцами и калеками, а по дороге и приворовывавшие. Профессиональным нищенством, как промыслом, занимались целые деревни, если не волости. Из подаяния платили подушные, из подаяния платили и оброки помещику. Князь Грузинский, вотчина которого была в Нижегородской губернии, просто посылал своих оброчных мужиков нищенствовать. Кстати, здесь же, поблизости от знаменитой Макарьевской ярмарки, был и центр профессиональной проституции. Так вот, профессиональные нищие нередко прикидывались погорельцами, из года в год странствуя для сбора подаяния, эксплуатируя сочувствие к несчастным погорельцам. Таких, в отличие от подлинных погорельцев, насмешливо называли «пожарниками» (в ту пору владевшие в полной мере родным языком люди тех, кто тушил пожары, называли «пожарными», а не пожарниками, как в наше время, и не брандмейстерами, как нынешние журналисты: ведь брандмейстер был начальником пожарной команды).