Бабий кут отгораживался от остального пространства избы занавеской, кутным занавесом. Мужчины воздерживались от того, чтобы заходить в бабий кут, а появление здесь постороннего мужчины рассматривалось как оскорбление всей семье. Здесь было «бабье царство», здесь женщина была полной хозяйкой, работала и даже спала на лавке. Во время пиров женщины сидели за занавеской, а при обряде сватовства здесь пряталась невеста во всем уборе, выходя к жениху в определенный момент. Так было во всем мире и всегда: женская половина отделялась и была недоступной для посторонних в античном жилище (так называемый гинекий), в европейском средневековом замке, в русских боярских хоромах, в юрте степняка, в чуме или яранге северного оленевода или охотника.
Если изба была просторна, печной кут нередко отделяли от остального пространства дощатой переборкой, так что получалась отдельная кухня. Вход в нее был возле печи. В этом случае у переборки ставили стол для стряпни, над ним вешали икону.
Третий угол, возле входной двери – мужской угол, называвшийся еще коником. В старину здесь ставился большой рундук – наглухо вделанный в пол и стены сундук с плоской крышкой. В нем хранилось ценное имущество, над ним возле входа развешивалась верхняя расхожая одежда, хомуты, конские оголовья, вожжи, – то, что представляло известную ценность, но использовалось только на улице, так что не нужно было расхаживать по всей избе, чтобы взять необходимое. На рундуке спал хозяин, охраняя избу и имущество, здесь он сидел, выполняя мелкие мужские работы: шорничал, сапожничал, плел лапти, корзины и т. д. Этот рундук собственно и назывался коником, потому что изголовье этого мужского ложа представляло массивное бревно с вырезанной на нем конской головой: как мы уже знаем, конь считался оберегом, символом солнца, охранявшим людей и избу от нечисти. Позже эти рундуки стали исчезать, заменяясь лавками, но название «коник» сохранилось, перейдя и на лавку, и на сам мужской угол.
Угол за печью назывался закут, или запечье. Здесь, на вбитых в стену деревянных «спицах» лежали «грядки», жерди для развешивания мокрой одежды. В закуте зимой содержали мелкий скот и птицу: хлева обычно были построены кое-как и кое из чего, и новорожденные телята, ягнята, козлята могли там просто замерзнуть, так что первые дни или даже недели их содержали в закуте на толстом слое соломы, постеленном на пол. Конечно, мокрая солома периодически убиралась, тем не менее, пол в закуте гнил очень быстро. Содержать новорожденных животных в избе нужно было еще и потому, что дворовой, в отличие от домового, был зол и буен и особенно не любил новорожденных. Поэтому, как уже говорилось, их сначала «кумили» с избой, совали их головой в печь, разумеется, нетопленную.
Здесь же, в закуте, на кучке заметенного сора, стоял голик, которым мели пол. Сор из избы выносить запрещалось, это было очень опасно. Ведь на пол падали выпавшие или вычесанные волосы, обрезки ногтей при их стрижке, а это для колдунов самое лучшее средство для наведения порчи. Поэтому сор при очередной топке сжигали в печи, а до этого его хранили в избе под голиком. Здесь же, под голиком, обитала кикимора – еще одна разновидность нежити. Кикимора была вздорной, капризной и злобной. Она, прикинувшись бабой, пыталась прясть, на самом деле путая и разрывая пряжу, если прялку бросали на лавке, не перекрестив ее. Кстати, узнать кикимору можно было именно по манере прясть: при работе она подпрыгивала, сидя на лавке. Кроме того, кикимора носила открытые распущенные волосы, а добропорядочная замужняя женщина непременно заплетала волосы в две косы и, укладывая их вокруг головы, тщательно прятала под повойник. Правда, добронравных и трудолюбивых женщин-чистюль кикимора любила и даже могла помочь: например, если баба уморилась за день и забыла помыть посуду, кикимора могла перемыть ее и аккуратно расставить на полках, могла покачать закричавшего ребенка. Зато если баба была ленивая грязнуля, кикимора могла сбросить и мытую посуду с полки и перебить ее.
Некоторые полагают, что кикиморы обитают вообще не в избах, а на болоте, среди кочек. Разумеется, это неосновательное мнение: кто же тогда путал и рвал пряжу и бил посуду в избе? На болоте же водится болотник, и не важно, «скинется» ли он красной девицей или маститым старцем, узнать его легко: у него вместо ног гусиные лапы с перепонками. А у кикиморы их нет.
В печной столб и стены, немного выше головы стоящего человека, под полавочниками, концами врезались два воронца. Это были толстые и плоские, довольно широкие брусья, образующие подобие полки. Один воронец, пирожный, врезался концом в переднюю стену, отделяя, таким образом, бабий кут. К нему и подвешивалась занавеска, прикрывавшая кут. На него баба ставила ребром вынутые из печи хлебы и пироги, чтобы немного остыли: горячие пироги есть нельзя. На второй воронец, полатный, шедший поперек избы и врезавшийся концом в боковую стену, настилались полати – широкий дощатый помост, располагавшийся под потолком над входной дверью и простиравшийся почти от печи до стены. На полатях спали дети, а иногда и взрослые, здесь хранилась одежда, сушился лук, горох. Ход на полати был с печной лежанки, так что лазать было недалеко. Поэтому о человеке, похвалявшемся, что он бывал в дальних краях, иронически говорили, что съездил он с печи на полати на хлебной лопате.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу