Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы

Итак, 76 % помещиков – мизерабли, из них 30 % практически нищенствовали, подвизаясь у богатых соседей в качестве домашних шутов и приживалов, почетных слуг, выпрашивая за это то возик овсеца, то мерку мучицы, то поношенный сюртучок, а то и слепенькую на один глаз кобылку.

Далее идут владельцы от 101 до 1000 душ. Именно 100 душ и были той гранью, которая делала душевладельца полноценным помещиком в глазах правительства. Например, когда в процессе подготовки Крестьянской реформы 1861 г. были опубликованы описания помещичьих имений по анкетным данным, поступившим из дворянских губернских комитетов по улучшению быта крестьян, в публикацию включили только имения свыше 100 душ. И правом голоса в дворянском губернском собрании пользовались владельцы не менее 100 душ, а «малодушные» должны были объединяться и, набрав в совокупности эти необходимые 100 душ, имели один голос на всех. Этих было около 23 % и в среднем на одного приходилось 246 душ.

Последней группой были владельцы свыше 1 тыс. душ. С 1 тыс. душ в России начиналось богатство. Недаром известный роман А. Ф. Писемского о молодом человеке, продавшемся за богатство, так и назывался: «Тысяча душ». Этих богатых душевладельцев накануне отмены крепостного права, согласно тогдашней статистике, числилось 1396 – около 1,2 % от общего числа. Но это – согласно тогдашней статистике. На деле их численность была немного иной. Дело в том, что учет шел по губерниям и душевладелец учитывался в каждой губернии, где владел землей с крепостными, так что богатые помещики, владевшие имениями в нескольких губерниях, учитывались несколько раз. Да и в «своей» губернии у него могло быть несколько имений. Так, в Рязанской губернии по 7-й ревизии (1733 г.) 6 471 помещику принадлежало 8 975 имений, или на 100 помещиков приходилось 1,38 имения. Но суть дела от этого не меняется: все равно хозяев богатых имений было мало. Достаточно сказать, что в поголовно обследованных автором Вятской, Вологодской и Олонецкой губерниях помещиков, владевших более чем тысячью душ, было всего… трое на 1,5 тыс. имений: двое (Межаковы и Лермонтовы) в Вологодской, и один, Дурново – в Вятской, в Олонецкой же – ни одного! Конечно, северные губернии – не «помещичьи», но все же… Зато в среднем на одного такого душевладельца приходилось 2202 души.

«Жалованная грамота» благородному дворянству, данная в 1785 г. Екатериной II, расширила и зафиксировала дворянские права и привилегии. Дворяне данного уезда и данной губернии составляли дворянское общество, и раз в три года в дворянском собрании избирали ряд должностных лиц (уездный исправник, заседатели в судебных органах, некоторое время – уездный судья и пр.) и уездных и губернского предводителей дворянства. Предводители играли огромную роль, будучи председателями или членами множества местных временных и постоянных учреждений и комиссий, а губернский предводитель во всех губернских «присутствиях» занимал второе место после губернатора. Должность губернского предводителя соответствовала 4-му классу Табели о рангах, а уездного – 5-му, с правом ношения мундира с соответствующим шитьем; предводитель, избранный на третье трехлетие, утверждался в этом чине. В то же время должность была очень хлопотной и влекла за собой большие расходы: предводитель должен был держать открытый стол для своих дворян, помогать неимущим дворянам материально, устраивать их детей в казенные учебные заведения и пр., так что длительное предводительство даже богатых помещиков приводило к разорению. При этом предводитель не только не получал жалования, но даже было строго запрещено делать ему подарки. Однако же должность была очень почетной, открывала возможности для карьеры и злоупотреблений, и за право быть избранным кандидаты вели ожесточенную борьбу, осложнявшуюся интригами, вплоть до покупки голосов малоимущего дворянства.

Такова была социальная структура русского поместного дворянства, которая, разумеется, должна была найти отражение в помещичьей повседневной жизни.

«Есть милая страна», – эти строки поэта Е. А. Баратынского обращены к его подмосковной усадьбе Мураново, которой он не просто владел, но которую обустроил по своим планам и вкусу, где он творил, где растил и воспитывал детей. «Русская усадьба – это действительно целая страна, материк, феномен нашей истории и культуры», – так начинают обращение к читателю авторы прекрасной монографии «Мир русской усадьбы» (63; 3). Плененные волшебным миром старинной помещичьей усадьбы, так не похожим, кажется, на наш тусклый мир, они не жалеют слов, чтобы излить свой восторг. «Это прежде всего счастливый мир детства. Система домашнего воспитания и образования в дворянских семьях закладывала основы традиций семьи и рода, уважения и гордости памятью предков, фамильными реликвиями. Вырастая, человек покидал усадьбу и погружался в мир реалий, который чаще всего рождал чувство ностальгии по усадьбе, но порой и отталкивал от ее неприхотливого быта, как это случилось с Ф. И. Тютчевым.