Николай Устрялов: Италия — колыбель фашизма

Однако пестрота и неустойчивость социальных и политических отношений в Италии ставили серьезные препятствия осуществлению выдвинутых правительственных задах. Надлежащей опоры, надежной среды не было у Джиолитти. Отсюда его политика – политика «лисьего хвоста», непрерывное маневрирование между мелкой буржуазией, интеллигенцией, рабочим классом, социалистической партией. Этот политический стиль характерен для обстановки. Недостаточно сильная, сплоченная и сознательная для более определенной государственной политики, переживающая в себе сложную внутреннюю рознь между элементами индустриальными и аграрными, новая итальянская буржуазия ведет своеобразную линию всесторонних заигрываний: но больше всего, кажется, она любила играть в оппозицию собственному правительству и быть «суфлером собственного упразднения», заигрывая с революцией и социалистами. Бономи в своей книжке прямо говорит о «социалистической буржуазии» в Италии, шедшей рука об руку с буржуазией демократической.

И все же страна в отношении хозяйственном развивалась успешно, быстрым темпом, как бы органически наливаясь соками. Создавалась промышленность, росла производительность сельского хозяйства. Подобно Франции в эпоху Гизов, новая Италия страдала лишь отсутствием здоровой гармонии между экономикой и политикой: несмотря на экономический рост, обозначался все бесспорнее и все тревожнее отрыв масс от руководящих политических сил. В 1913 году Джиолитти провел всеобщее избирательное право, дабы облегчить внутреннее положение в связи с триполитанской войной. Но – любопытный парадокс формальной демократии, не переваренной нацией! – самодеятельность масс шла по иным желобам, через синдикаты, лиги, народные банки, сельские кассы, ассоциации разного рода, кооперативы, католические и социалистические союзы. «Пока неспособные и недобросовестные политики препирались между собой и запутывали финансовой положение страны, рабочие, фермеры, фабриканты и торговцы – крупные и мелкие – работали для спасения себя и своего отечества» – пишет внимательный наблюдатель итальянской общественной жизни. Так приближалась Италия к роковому году мировой войны.

Каковы были внутренние пружины военного выступления Италии и что ожидала она от победы? Этот вопрос вплотную подводит нас к проблеме «итальянского империализма».

Итальянские экономисты и политики долгое время склонны были отрицать самою наличность «империалистических» вожделений своего государства. Не без гордости отмечали они, что «английская болезнь» не коснулась их страны. Но если в этом последнем утверждении они были и правы, то они несомненно ошибались, придавая понятию империализма слишком узкое, чересчур «английское» значение. Конечно, экспансивизм великобританского покроя, «империализм богачей», территориальная агрессия избыточного, интенсивного капитализма – такой империализм был чужд молодой, во многом нуждающейся, промышленно отсталой, аграрной Италии. Но итальянский патриотизм все же знал две агрессивные формы, одна из которых во всяком случае может быть названа тоже «империалистической». Эти формы – «ирредентизм» и поиски земель для размещения избытка населения.

Ирредентизм реально связан с историей объединения Италии и принципиально умещается в рамки «начала самоопределения народов»: не захват чужих территорий, а возвращение своих. Ciascheduno per se. Итальянцы хотят свободы народов, и потому стремятся воссоединить с итальянским государством отторгнутых от него единоплеменников. «Уходите за Альпы, – говорили они австрийцам, – и тогда снова будем друзьями!»

Но известна двусмысленность и политическая чреватость понятия «дезаннексии». Если Австрия до самой своей смерти упорно отказывалась уйти за Альпы, то Франция не хочет и думать о дезаннексии Ниццы, Савои и Корсики. Национально-государственные притязания Италии, сталкиваясь с жизненными интересами соседних государств, автоматически приобретали напряженную остроту и «империалистический» привкус. Всякий «пересмотр истории» не может не влечь за собою существенных международных осложнений и не создавать вокруг его зачинщика сгущенной атмосферы подозрительности и недружелюбия. «Исправлять историю» приходится кровью, ибо всякую ее «ошибку» закрепляет кровь. И чем живее итальянский национализм мечтает об увеличении здания единой Италии, тем откровеннее беспокоятся соседние государства, тем громогласнее шумят они о наступательных планах Рима.