Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад

16 (29) марта в ответ на предложение «Утра России» изложить свой взгляд на положение дел Колчак призывал народ сохранять единство и дисциплину ради победы в войне: «И мой призыв как командующего флотом Черного моря заключается в призыве к безусловному исполнению велений народного правительства и к поддержке его всей силой общего доверия и признания его авторитета» 47. Объективно говоря, на Черноморском флоте решить эти задачи было проще. Во всяком случае, у командования еще оставались рычаги давления на воображение подчиненных. Тот же Верховский вспоминал: «Масса крепкого южного крестьянства, из которого

формировался Черноморский флот… не хотела, чтобы на ее хутора пришли немцы и захватили обработанные поля и собранный урожай» 48. Правда, за все уже тогда приходилось платить. Под суд по обвинению в злоупотреблениях пришлось отдать вице-адмирала Хоменко. Они оказались столь вздорными, что командующего транспортной флотилией оправдали даже матросы, входившие в судебную комиссию 49. Но он все же был привлечен к суду…

На Балтике часть старших командиров тоже предприняла попытку повести за собой массы, используя язык революционной патетики. Авторитета у подчиненных эти шаги не прибавили, реакция кадровых офицеров и профессиональных революционеров в общем сходилась. Она была негативной. По возвращении в Петроград Скобелев докладывал в Исполкоме: «Командный состав флота был весь деморализован. Во главе нового флота был поставлен новый адмирал, который братски целовался и приветствовал свободу» 50. Братски целовавшийся вице-адмирал Максимов с первого дня своего командования заявил о том, что всю жизнь был революционером и ждал «этого часа освобождения и дождался.» 51Радость освобождения, которую, должно быть, испытал его высокопревосходительство, дослужившийся за время ожидания «этого часа» до двух черных орлов на погонах, очевидно, была возвышенным и воистину святым чувством.

Максимов, получивший в первые дни марта почетный титул «адмирала революции» 52, постоянно говорил о свободе. Одним из образцов этих речей было его интервью «Биржевым ведомостям», в котором он излагал свое видение основных принципов решения финляндского вопроса: «Мы, свободные люди, свободный народ, можем относиться к финнам только как к свободному народу, предоставляя, следовательно, полную свободу во всех их делах. Мы должны относиться к ним с полным доверием, доверием свободных людей к свободным людям. Я так поступаю, и финны, должен сказать, идут нам горячо навстречу. Первое, что я сделал, – отменил осадное положение. Политические финские дела я просил разобрать самих финнов. Ведаться с молодежью, увлеченной по вине прежнего режима в германофильство, я предоставил финнам. На доверие они отвечают доверием» 53.

Так же, очевидно, считало и новое правительство. 7 (20) марта оно издало акт об утверждении Конституции Великого Княжества Финляндского в полном объеме: все ограничения автономии, предпринятые еще со времени Александра III, отменялись 54. 16 (29) мая последовал манифест Временного правительства «о помиловании всех, соверших преступные деяния до 7 (20) марта» 1917 г. Отбывавшие наказания сроком до 1 года освобождались немедленно, осужденным на пожизненное заключение и лишенным свободы сроком до 15 лет наказание сокращалось до 10 лет, в прочих случаях оно сокращалось на треть 55.

«Балтийский флот, стоя на страже подступов к столице, исполнит свой долг до конца, – телеграфировал «адмирал революции» в редакцию московской газеты 16 (29) марта 1917 г. – Вы же объединяйтесь, забудьте партийные счеты и дружно работайте во славу будущей Великой Республики Русской» 56. На съезде делегатов флота, проходившем вскоре в Гельсингфорсе, он снова призывал забыть разногласия: «Мы все теперь братья и товарищи, ровня между собой, служим одной цели, связаны общей любовью. Мы все – одно целое» 57. Подобного рода методы действительно вызвали приступ любви к адмиралу у местных политиков и даже у матросов и офицеров. К нему толпами ходила рабочая и учащаяся молодежь, которой он был симпатичен, так как освобождал арестованных за германофильство, понимая последнее как проявление «понятной вражды к вероломному правительственному режиму» 58.

Возможно, вся эта прекраснодушная демагогия была выражением искренних чувств, возможно – всего лишь попыткой выиграть время. В любом случае опора на такого рода любовь и способность к братским поцелуям так и не помогли Максимову сохранить дисциплину, и вскоре «новый флот» прекратил свое существование как боевая сила. Матросы фактически вышли из подчинения, и их самоуправство на земле ограничивалось теперь финским населением, не давшим, например, разрушить памятник Александру II в Гельсингфорсе 59. На кораблях дело было хуже. По отзывам морского командования, уже в начале мая 1917 г. флот был непригоден к бою. «Максимов никуда не годится, – отметил после беседы с контр-адмиралом Н. Н. Коломейцевым генерал А. Н. Куропаткин. – Матросы называют его “адмирал-подлиза”» 60.