Array Илиодор - Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)

– Откуда пожаловала, Ольга? – спрашиваю я.

– Из Покровского, все время там была.

Она развернула свои дневники и начала при стражниках читать, как она проводила время у «старца» в гостях.

Я ее перебил: «Ольга! А читала ты газеты? Как насчет войны?»

– Да что же насчет войны? Дерутся. А взгляд о. Григория на это известен: России никак нельзя вмешиваться, потому что здесь, в доме, не все в порядке; много внутренних врагов.

– Да при чем же здесь взгляд подлеца и мерзавца?! – нарочно подчеркнул я свое отрицательное отношение к «старцу».

Лохтина с видом, что как будто она и не слышала моих цветистых эпитетов по адресу ее «Бога Саваофа», невозмутимо продолжала: «И цари уже поставлены в известность относительно его взгляда. Ослушаться, конечно, не посмеют…»

Россия не вмешалась.

А вот об японской войне сам Григорий, когда я был у него в Покровском, рассказывал мне следующее: «Папа послал Виття куда-то там, не знаю, мир с японцами заключать… Вот я вечером, часов в десять, выхожу из ворот этих, а темь, темь такая! Смотрю я вверх и вижу: Божия Матерь на небе с мечами в руках поворачивается от русских на японцев. Я думаю: значит, теперь мы будем побеждать. Побежал на станцию, отбил на своем языке телеграмму, чтобы папа и мама не заключали мира, а ждали бы меня. Получил ответ, что будут ждать только три-четыре дня, а больше не могут. Я скоро поехал к ним. Но на поезде запоздал, приехал к ним, а Виття уже заключил мир…»

Когда Распутин закончил это чудовищное повествование, присутствовавшая при беседе жена его Прасковья промолвила: «И письмо твое, отец, есть, которое ты нам прислал из Тюмени с извещением, что ты запоздал на поезд».

На мою просьбу показать то письмо она скоро принесла его. Я прочел. Письмо (открытка) было такое: «Тобольской губ. тюменскова уезда покровское новом я сижу вагзале пять часов надо ехать истюмени двенадцеть дьня явшесь вечера долго сидеть всем привет».

Григорий Ефимович Распутин – неофициальный русский царь и патриарх

Я спросил у Распутина позволения взять это знаменитое историческое письмо на память.

«Старец» охотно позволил.

Подлинное письмо то сейчас хранится у меня в документах, относящихся к этой книге.

Думаю, что трудно во всем мире найти такого нормального человека, который бы не удивился такому легкому «старческому» способу разрешения сложных и страшных вопросов о войне, где погибают сотни тысяч, миллионы драгоценных человеческих жизней…

4) Настоящая кровопролитнейшая война начата царем Николаем по «благословению» «старца» – Григория Распутина.

Доказательства таковы.

16 июня Распутин, достигший в то время высшей своей точки влияния на Николая и Александру, отъезжал из Ливадии и, стоя на площадке вагона, провожавшим его высоким господам и таким же дамам говорил: «Ужо увидимся в сентябре месяце и при весьма знаменательных обстоятельствах!»

Я тогда же подумал: «Значит, «старец» благословил Николая воевать; значит, будет война с Германией и Австрией из-за убийства престолонаследника; значит, «праведник» признал, что Россия готова к войне, но не в том смысле, чтобы у нее все нужное для войны было, а в том, что с «внутренними врагами» дело покончено и настала пора приняться за внешних; ведь недаром «старец» на пути в Ливадию заехал в Киев и, по газетным известиям, основал в этом городе «общество расширения России на счет мелких славянских государств».

Подумавши так, я начал с нетерпением ожидать страшных последствий «старческого благословения», полученного Николаем на войну с Австрией и Германией.

Ожидание мое обострилось еще более, когда «старец», приехавши из Ливадии в Петербург, начал громко, очень громко на все стороны говорить: «Немцев надо проучить, настала пора: надо проучить!»

Событие, вызванное к жизни «придворным пророком», не заставило себя ждать долго.

5) Не любил «великий прозорливец» Государственную Думу и Финляндию. Всегда, когда бы я с ним ни встречался, раз заходила речь на политические темы, он непременно выражал свои мнения о Думе и Великом Княжестве. Правда, о Думе он говорил гораздо меньше, чем о Финляндии.

Я спрашивал его: «Как Дума? Она не стесняет царя?»

«Старец» отвечал: «Пустяки! Гадость! Кто ее будет слушать. Так собрал папа собак, чтобы другие собаки потише сидели на местах и не лаяли… Я все ему говорю, что вовсе Думы не надо. А он что-то боится. Боится, а потом беда будет… Ну, да я его заставлю, чтобы Думы не было».