Виктор Васильев - Зарубки на сердце

В зале ожидания работал буфет, и папа успел купить нам полосатого мармелада. Подошел поезд, мы сели в детский вагон. На окнах – двухсторонние занавески с бахромой, на стенках у каждой лавочки – цветные картинки из детских сказок. Мы с Тоней обегали весь вагон, рассматривая картинки. Потом мама уложила меня и Тоню спать на лавочках. Колеса выстукивали: «На-до-спать, на-до-спать, на-до-спать». И мы быстро уснули.

Нас разбудили уже в Ленинграде. Поезд вошел под крышу Варшавского вокзала. «Ой, мама! – удивилась Тоня. – Поезд прямо в дом заехал!» Было уже светло. Пришли к трамвайной остановке. «Дзинь-динь-динь», – трезвонил новенький ярко-красный трамвайчик. Мы с Тоней обрадовались: прокатиться в таком красивом вагончике – одно удовольствие.

– Не торопитесь, это не наш трамвай, – сказал папа. – Нам нужен тридцать четвертый.

– Как?! Еще тридцать три трамвая ждать? – ужаснулся я.

Папа хихикнул, но пояснил:

– Каждый трамвай имеет свой номер. У этого трамвая номер двадцать восемь.

Я увидел спереди, внизу вагона, четырехзначный номер, а не двойку с восьмеркой. В чем дело? Но спрашивать у папы не стал. Постеснялся. Другой трамвай был некрасивый: краска старая, потемневшая. На вагоне спереди опять стояли четыре цифры. Значит, не наш, не тридцать четвертый. Но папа скомандовал: «Садимся!» Ничего непонятно.

В вагоне – длинные лавки слева и справа. Под потолком две трубы – с них спускаются ремни с ручками, чтобы держаться. Тоня встала коленками на лавку, прижалась носом к стеклу. Я тоже смотрел в окно. Мы с ней первый раз в Ленинграде, нам все интересно. Вот переехали замерзшую речку. «Обводный канал», – сказал папа. Справа и слева пошли высокие каменные дома. Я стал считать этажи. Автомобилей было мало. Чаще встречались извозчики с пассажирами на легких, высоких санках или с поклажей на низких, широких розвальнях.

Долго ехали. Наконец папа сказал: «Выходим». Когда вышли, я вдруг заметил спереди вагона, на самом верху, номер 34. Вот, оказывается, куда надо было смотреть! И хорошо, что не расспрашивал папу, а то насмешил бы его!

Нарядная елка была в большом светлом зале, украшенном цветными флажками и воздушными шарами, которые свободно плавали под потолком. Часть зала перед елкой была отделена тонкой веревкой с флажками. Перед ней столпились дети. За елкой, в глубине зала, на возвышении, была сцена. Там Леший и Кикимора держали Снегурочку, а Баба-яга стучала клюкой об пол и кричала скрипучим голосом:

– Отдай свой наряд! Отдай по-хорошему! Я хочу нарядиться Снегурочкой!

– Не отдам! Меня дети ждут! Дедушка! Дедушка, где ты?! – жалобно кричала Снегурочка.

Тогда Леший зажал ей рот своей ладошкой, а Кикимора стала расстегивать шубку. В это время в зале появился Дед Мороз с длинным посохом.

– Ой, беда какая! Заблудилась Снегурочка! Дети, вы не видели мою внученьку?

– Видели! Видели! Ее Баба-яга поймала!

– Где? Где они?!

– Оглянись, дедушка! На сцене они! – вразнобой кричали дети.

Дед оглянулся, увидел внучку и бросился выручать ее.

– Ах вы нечестивцы поганые! Вот я вас! – грозно кричал Дед Мороз, размахивая своим посохом.

Баба-яга с Лешим и Кикиморой сразу же убежали со сцены. И начался праздник. Дети кричали: «Елочка, зажгись!» Вспыхнули сотни разноцветных лампочек на елке.

Ограничительную веревку с флажками убрали, дети ринулись к елке. По команде Деда все стали водить хоровод и петь: «В лесу родилась елочка…»

Тоня тоже пошла в хоровод и пела со всеми. А я и еще с десяток мальчиков остались у стенки стоять. Плясать и прыгать вместе с малышами нам казалось глупо.

Потом Дед Мороз лично раздавал всем подарки в красивых бумажных пакетах. В общем, хороший был праздник. Надолго запомнился.

Долгими январскими вечерами наши мамы устраивали посиделки в тетинюриной комнате. Вязали, штопали, вышивали, вручную шили и перешивали. Бабушка с Тоней ложились спать, а мне и Кольке разрешалось допоздна быть на таких посиделках. Мамы иногда пели протяжные жалостливые песни, а больше говорили, делились новостями. Однажды на посиделки пришла тетя Оля Подкругляк.

– Ой, что деется, бабоньки, что я вам скажу! Что деется! – говорила она, покачивая головой. – Заходил ко мне солдатик, что с моим Ваней служил, привет передать. Его домой отпустили после ранения в голову. Так он рассказывал, будто крепости финские на какой-то линии Магарейма – сплошь лесом да камнем заросшие. Ни в жисть не догадаться. Будешь рядом стоять – на тебя пушки наведены, а ты и не знаешь. Еще кукушки ихние на елках сидят да наших солдат постреливают. И не видать их там среди хвои.