Виктор Васильев - Зарубки на сердце

– Молись, доченька. Читай «Отче наш», как учила бабушка Фима. Скоро мы все умрем. Это будет не больно.

Руки и голос у мамы дрожали, ее слезы капали сестре на подушку. Я еще подумал: «Вот и стакан с отравой для Тони будет так же дрожать в ее руках. Такой же дрожащий стакан и мне подаст мама». Вдруг меня словно током ударило. Я четко представил, как выпью отраву, засну – и уже нет меня. Совсем-совсем нет меня! И никогда не будет!!! Вот ужас-то!!! Показалось, что волосы шевельнулись на голове! Я хотел вскочить с колен – ноги не слушались. Хотел закричать – голос пропал. Как в детстве, когда я до трех лет был немой. Только глаза таращил на маму и Тоню.

В этот момент в комнате появился крестный. Тетя Сима все ему рассказала.

– Вы что, сдурели все?!! Общее помешательство?!! – накинулся он на молившихся. – За что же казнить себя вздумали?!!

– А и правда рехнулись! – обрадовалась бабушка.

За нею и Оля, и мама словно сбросили с себя наваждение.

– Дуры, дуры мы набитые, а я – дурнее всех, – сказала мама, обнимая меня. – Ведь можно с собой взять отраву и выпить, когда совсем будет невмоготу.

Шок, оцепенение у меня сразу прошли, так что взрослые и не заметили этого.

Успокоились. Сели ужинать при керосиновой лампе. Гнетущее гробовое молчание. Никто не хотел разговаривать. Вероятно, устали от переживаний, дневной суеты, перебранки и ожидания смерти. За окном бушевали пожары, и такое же смятение оставалось в душе.

Спали тревожно. Часто просыпались, вздыхали, ворочались. Не сон, а собачья дремота какая-то. Перед рассветом поднялись, сели завтракать. Сон не принес облегчения. Ели без аппетита, но старались насытиться про запас. Мама и я стали надевать на Тоню теплую одежду. Она стонала от боли, слезы градом катились по впалым щекам. Уже подогнали подводу. Крестный, Оля, бабушка и я носили вещи, кидали на фуру. Мама стала готовить местечко для Тони. Поверх вещей она положила подушки под спину и голову, чтобы тряская дорога поменьше причиняла дочери боль. На руках вынесла Тоню, уложила, сама села рядом. Несмотря на большую повозку, семерым на вещах было тесно, да еще немец-конвойный. Но как-то пристроились. Бабушка перекрестила дом, тихо прочитала молитву. Все. Поехали. Мама и бабушка заплакали.

Переехали мост через нашу речку. Поднялись на пригорок, на развилку между Большим и Малым краями деревни. Страшная картина открылась нам. И справа и слева зияли голые черные печи да беспорядочные кучи головешек. Некоторые еще дымились. Едкий запах гари слабый ветер не мог разогнать. Я подумал: «Прощай, Реполка! Прощай, дом! Завтра от тебя тоже останутся одни головешки».

Привезли нас в Извару, на известковый завод. Выгрузили на открытую площадку, огражденную колючей проволокой в один ряд. Стояли два часовых с автоматами. Там уже было много людей из разных деревень. У каждой семьи – свой костер возле кучи вещей. Грелись, варили пищу из своих продуктов. Стояли две бочки с водой для питья и пищи. В дальнем углу – фанерный щит, за которым было отхожее место – общая уборная. То есть все удобства.

Развели и мы свой костер, благо дров здесь было много завезено. Расстелили клеенку, на нее сложили вещи, чтобы не намокли от земли. Особенно было трудно ночью, так как спальных мест на тюках всем не хватало. Крестный, Оля, мама и бабушка спали по очереди: двое спят – двое греются у костра. Нам еще повезло с погодой. Было облачно, но без дождя или снега. И без заморозков при слабом ветре.

Только на третьи сутки подогнали к заводу состав из товарных вагонов – телятников. В наш вагон загнали пять семей общей численностью в двадцать человек. По краям разместили вещи, а в центре стояли люди. Было очень тесно. Тоню уложили на вещи, на самый верх. В тот день резко похолодало, пошел мокрый снег. Из-за этого у нее еще больше обострился приступ ревматизма. Она так сильно и громко стонала, что у нас сердца разрывались от жалости. И нечем помочь – даже компрессы и грелки здесь не поставишь.

Проехали Волосово без остановки. Повезли нас в Эстонию.

Привезли нас в Нарву. Лагерь разместили в заброшенном цехе фабрики «Кренгольмская мануфактура» – на правом, русском берегу реки Наровы. Здание было огромное, гулкое, пустое и темное, с четырехэтажными нарами. Нам досталось место на третьем этаже нар. Забирались туда с вещами по подвесной лесенке. Больную Тоню поднимать по лесенке и ухаживать за ней там было невозможно.