Ольга Грейгъ - Операция «Антарктида». Битва за Южный полюс

А когда тот явился и доложил о прибытии, Исай Львович показал ему на стул, предлагая присесть. Генерал долго молчал, не начиная разговора, и, сидя за рабочим столом, все рассматривал какие-то бумаги. Румянцов не знал, имеют эти бумаги касательство к его сыну, теперь уже генерал-майору медицинской службы Станиславу Исаевичу, который состоял под началом у него, капитана 1-го ранга, или к прошлым операциям Румянцова, или даже к экспедиции «Снежный юг».

Через какое-то время у Ивана Михайловича стало складываться впечатление, что Гейер-Генерозов рассматривает не бумаги, а проверяет его терпение. Хотя это было излишне: генерал знал Румянцова, еще когда тот учился в академии, знал всю подноготную, давнюю древнюю родословную юноши, оставшегося сиротой после того, как его родителей расстреляли « за сокрытие своего непролетарского происхождения ».

Как-то в беседе с генералом секретарь ЦК Архимандритов подметил, что им нужны новые кадры молодых специалистов.

Гейер-Генерозов еще с 20-х годов, со времени их знакомства и работы в ЧК в разных регионах страны, а после – совместной работы в Секретариате товарища Сталина, знал, что его старый друг Арсений Архимандритов сверхнепредсказуем. Знал, что тот ни разу не повторился в своих поступках и решениях! Исай не мог высчитать систему работы начальника, систему его жизнедеятельности, истоков его таланта и его дьявольской силы. С годами, все более восхищаясь делами Архимандритова, Исай Львович чувствовал, как усиливается в нем страх, как накатывает, обволакивая сердце адский ужас…

Зато генерал знал точно, что не имеет права ошибиться; у Папы Сени ошибки не прощались никому и никогда. И предлагая что-то или кого-то Архимандритову, высказывая личное мнение, нужно было уметь сказать единственно правильное, что не вызовет у босса возражений. Потому как он вовсе нечасто испрашивал чьего-то мнения…

И тогда, когда Архимандритов заметил, что им нужно подготовить, вырастить молодые кадры, он услужливо промолчал. Зная, что любая реплика босса равносильна его приказу, – скорому для исполнения. А Архимандритов, застыв в раздумье, и словно снимая с невидимого энергетического потока информацию, взял остро отточенный карандаш и написал незнакомую фамилию «Румянцов». Потом, подняв пронизывающие до нутряной глуби глаза, посмотрел на Исая, и, протягивая листок своему другу и помощнику, сказал:

– Этот.

Исай даже не рискнул спросить имя и отчество этого Румянцова , хотя не сомневался, что патрон знал даже, где тот сейчас находится; он лишь осторожно поинтересовался:

– Арсений Алексеевич, он… слушатель академии? И тут же облегченно выдохнул, когда услышал ответ.

– Ты попал в точку. Его зовут Иван.

Исай не мог себе объяснить, как он попал в точку, как он вообще попадает в эту роковую точку. Он боялся даже осмыслить, откуда в его голову приходят эти знания: что и когда надо ответить… потому что в какое-то мгновение ощутил, что им управляет чужая воля, а, ощутив, испугался и затаился.

Пока что судьба-злодейка благоволила ему; Гейер-Генерозов ни разу не промахнулся, или… почти ни разу… Лишь единожды, в 1953-м, тучи сгустились над головой Исая, и он стучал в запертую дверь кулаками и ногами, пока с пальцев не слезла кожа и не полилась кровь, а потом, замерев в омертвительной панике и хватая в легкие воздух, во всю мощь, до полного изнеможения выдохнул, адресуя Архимандритову: «Дья-я-я-я-я-я-я-я-я-вол!». Оттого, что до этого Исай Львович длительное время бился в истерике, голос покинул его гортань, и кроме сипящего выдоха никто ничего не смог бы услышать. Его « Дьявол! » прозвучало в нем самом… Но в тот момент, когда он орал это слово, разрывая внутренности, сидевший в кабинете Арсений Алексеевич почувствовал, как нестерпимо ему хочется улыбаться… Он встал из-за стола, открыл тщательно замаскированную в нише дверь, вошел в лифт и тот медленно, затем набирая скорость, все быстрее и быстрее опустился на большую глубину, после чего плавно остановился.

Арсений Алексеевич вышел в коридор, покрытый белоснежной краской с такими же белыми дверями камер по обе стороны. И от этой стерильности создавалось впечатление, что попадаешь в операционную.

Эта тюрьма, состоящая в дивной темной глубине недр из нескольких подземных этажей, была изобретением самого Арсения Алексеевича. Не из дантовского ли многоэтажного подземного ада почерпнул он идею?! На первом этаже находились разные меблированные кабинеты; к примеру, кабинеты со стоматологическими креслами и со всем хирургическим и стоматологическим оборудованием. Но все это оборудование таилось за перегородкой, до поры до времени. Если в такое кресло попадал обреченный посетитель, то при определенных манипуляциях с техникой он проваливался в подполье, то есть, на второй этаж. При условии, что кто-то нажмет рычаг и отправит бедолагу вниз, в кажущуюся обычной камеру с «шубой», закрывающимися на день нарами, с парашей в углу и с кормушкой-люком в двери. Но во всей этой хитроумной системе был и третий этаж, и не дай Боже всемилостливый оказаться именно там… где, по неким таинственным сведениям, выражение « у меня и мертвый заговорит » становилось умопомрачительной, чудовищно-правдивой явью… Ниже шли не этажи, а… рукотворная преисподняя …