Владимир Большаков - Красная Хазария и Гитлер. Кто «крышевал» сионистов?

В 1922 году, когда Дзержинский был уже главой ВЧК, он написал жуткие слова об этих своих юношеских чувствах к русским: «Еще мальчиком я мечтал о шапке-невидимке, чтобы уничтожить всех москалей». Мечта его, как известно, сбылась. Н. Коняев приводит такие цифры: «В 1920 г. население РСФСР составляло 158 млн человек, а в 1926 г. – 147 млн. За 6 лет население уменьшилось на 11 млн человек. Но гражданская война уже кончилась. При нормальном правительстве естественный прирост за этот период должен был составить 18 млн человек. Но прироста не было. Следовательно, потери составили 29 млн человек – почти по 5 млн в год!». Если бы не помер Железный Феликс, «сгорев на работе» в 1926 г., то, глядишь, его мечта перебить всех «москалей» была бы выполнена с еще более внушительными показателями. Как и мать, Феликс ненавидел все русское. И так же, как она, восхищался евреями.

Он довольно быстро сориентировался в том мутном потоке партий, союзов и фракций, который год за годом подтачивал основы Российской империи, еще до того, как ее залили кровью большевики. Шефом красного террора его сделал случай. 19-го декабря 1917 г. в Смольном в комнате № 75 Ленин, слушал доклад управляющего делами совнаркома, Владимира Бонч-Бруевича. Тот докладывал о царящей панике среди головки партии, о поднимающемся недовольстве народа против большевиков, о возможности заговоров и покушений. Ленин, нервно дергаясь, перебил Бонча: «Неужели ж у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля (Фукье-Тенвиль Антуан Кантен (1746–1795) – общественный обвинитель Революционного трибунала, отличавшийся особой жестокостью – Авт. ), который привел бы в порядок контрреволюцию?» И на другой день образ Фукье-Тенвиля октябрьской революции не заставил себя ждать. «Этот человек жил тут же, в снежном городе Петра, захваченном большевиками. Высокий, похожий на скелет, одетый в солдатское платье, висевшее на нем как на вешалке, 20-го декабря в Смольном на расширенном заседании совнаркома появился Феликс Дзержинский, – писал об этой истории Р. Гуль. – Под охраной матросских маузеров, в куреве, в плевках, в шуме, в неразберихе событий, среди “страшных” и “веселых чудовищ” большевизма, кого в минуту откровенности сам Ленин определял “у нас на 100 порядочных 90 мерзавцев”, – после многих речей, “пламенея гневом”, выступил и октябрьский Фукье-Тенвиль. Феликс Дзержинский говорил о терроре, о путях спасения заговорщицкой революции. В его изможденном лице, лихорадочно-блестящих глазах, заостренных чертах чувствовался фанатик. Он говорил трудно, неправильным русским языком с сильным польским акцентом и неверными удареньями. Говорил, волнуясь, торопясь, словно не сумеет, не успеет сказать всего, что надо: “Революции всегда сопровождаются смертями, это дело самое обыкновенное! И мы должны применить сейчас все меры террора, отдать ему все силы! Не думайте, что я ищу форм революционной юстиции, юстиция нам не к лицу! У нас не должно быть долгих разговоров! Сейчас борьба грудь с грудью, не на жизнь, а на смерть, – чья возьмет?! И я требую одного – организации революционной расправы!” – криком заканчивал свою речь изможденный, насквозь больной человек, похожий на переодетого в солдатское платье монаха. Фукье-Тенвиль найден» ( Гуль Р. Указ. соч.).

Почему же для сионистов, откровенных врагов Советской власти, красный Фукье-Тенвиль никогда не требовал кровавой расправы, а наоборот всячески их покрывал? В. С. Измозик и другие исследователи истории сионизма в России тех лет очень осторожно сообщают, что «Дзержинский был одним из нескольких советских лидеров, по различным причинам поддерживавших стремление сионистов к легализации и смягчавших прессинг советской диктатуры в отношении сионистской организационной деятельности». В эту условную группу входили также Дмитрий Курский и Рубен Катанян (соответственно нарком юстиции и главный прокурор), которые также стремились ограничить власть органов безопасности; Николай Крестинский (Комиссар финансов) и Ольга Давидовна Каменева (жена Льва Каменева – главы Комитета международной помощи), в чьи обязанности входило установление контактов с «Джойнтом». К 1924 г. к этой группе присоединились Петр Смидович и Юрий Ларин – Лурье (соответственно – Председатели КОМЗЕТа и ОЗЕТа), обеспечивавшие идеологическую поддержку проекту аграризации. К процессу обеспечения легальной основы для деятельности сионистов был причастен и ряд других большевиков из состава ВЦИК и Совнаркома, отвечавших за политику межнациональных отношений. Среди них, как указано в исследовании Галили Зива, были Михаил Калинин (председатель ВЦИК), Петр Смидович (его заместитель), Авель Енукидзе (Секретарь ВЦИК), Алексей Рыков (зампредседателя Совнаркома), Александр Киселев (секретарь т. н. «малого Совнаркома»). Центральной фигурой в этом альянсе, как считают израильские исследователи истории сионизма в СССР, – был член Политбюро ЦК РКП (б) с 1919 г., заместитель председателя Совета народных комиссаров (СНК) РСФСР Лев Каменев (Розенфельд). (О поддержке сионистов высшими руководителями СССР см.: Arye Tzentziper. Eser shnot redifot. Tel Aviv, 1930; Dan Pines. Hechalutz be-Kur ha-Mahapekha. Korot Histadrut Hechalutz be-Rusia. Tel Aviv, 1938; а также «Дневники Давида Шора», с. 182).