Возможно, такая позиция послужила причиной его конфликта со статхаудером Вильгельмом III. Ван Бёнинген попал в немилость и с ожесточенным сердцем замкнулся в своем дворце на Амстеле. Затем жизнь его сделала неожиданный поворот. Он попал под влияние экзальтированных проповедников Йохана Георга ван Хихтела и Алларда де Раадта. Эти помешанные на мистике фанатики жили в мире пророчеств и видений, а ван Хихтел помимо всего прочего требовал отказа от любого телесного наслаждения даже с собственной супругой, «потому что это может стать помехой единению с Божественной Мудростью».
Впрочем, все это не помешало ван Бёнингену в 1686 году в возрасти 64 лет вступить в брак с 46-летней Якобой Бартолотти ван ден Хёфел, дамой, имевшей не самую лучшую репутацию. В том же году он подал в отставку с поста бургомистра и отказался от членства в «совете мудрецов» — коллегии граждан, которая наряду с назначаемым ею магистратом направляла судьбу города. Одновременно он начал спекулировать акциями Объединенной Ост-Индской компании, и чем больше терял, тем тверже становилась его уверенность в получении огромной прибыли. Так в иллюзорной надежде разбогатеть он растратил все свое состояние. Он предложил городу принять участие в создании своего нового процветания и был глубоко разочарован, когда никого его предложения не заинтересовали, — один из многочисленных признаков упадка, как он считал.
Все чаще у ван Бёнингена возникали бред и видения. Якоба от него ушла. В 1689 году он описал «странный свет и огонь, которые можно было видеть над городом, и множество больших огненных шаров, красных, как свет лампы, и сверкающих, как звезды, которые — намного выше самых высоких домов — показались во многих кварталах города…». В середине зимы того же года он поднялся ночью, с шумом и криками побежал по холодной и безмолвной набережной Амстела, стучал в двери соседей и ругался, чтобы прервать «бездумную летаргию, в которой пребывали жители этого города». Предположительно в это время красным мелом — народная легенда предпочитает, чтобы он делал это собственной кровью, — ван Бёнинген написал буквы и знаки на фасаде своего дома. В конце концов его выселили из городского дворца, отдали под опеку и практически подвергли заключению в задней комнате маленького дома поблизости. Спустя четыре года, 26 октября 1693-го ван Бёнинген умер, являясь владельцем всего лишь «одной пелерины, двух японских сюртуков», кровати, нескольких стульев, пюпитра для книг, овального зеркала, четырех старых табуретов и «мужского портрета кисти Рембрандта» — всего на сумму семь гульденов. На фасаде из песчаника его великолепного дома № 216 на набережной Амстела еще видны тонкие красные линии нарисованных кораблей XVII века, с парусами и флагами, рядом со звездами, древнееврейскими буквами, каббалистическими знаками, а также два имени — «ван Бёнинген» и «Якоба».
Какие бы демоны ни преследовали Кунраада ван Бёнингена — уныние, Якоба, какие-то обитатели небес или ада, — одно совершенно определенно сыграло роль: политика. Или, лучше сказать, духовное и моральное состояние, в котором находились его город и Республика в конце XVII века. У ван Бёнингена и раньше бывали видения с политической подоплекой. В 1672 году, когда он был посланником в Париже, он видел «короля-солнце» в облике Навуходоносора, изрыгающего дым и кричащего: «Убейте, убейте, ведь охота — это хорошо!» Впоследствии он видел гробы, парившие над городом. Но, каким бы странным ни был его бред, тревога, которую он пытался выразить криками над Амстелом в ночной час, по сути, была реальной и серьезной. Потому что его мир тихо и незаметно оказался в глубоком кризисе самоидентификации.
Это был в первую очередь кризис гражданских добродетелей. Кунраад ван Бёнинген в свои лучшие годы являлся олицетворением идеального амстердамского купца, действительно типичным marcator sapiens. Потом он видел, как этот бюргерский мир погружается в летаргию и коррупцию, городские должности продаются тем, кто больше заплатит; еще полвека — и от его «совершенной» общности больше ничего не останется.
Но кризис имел еще более глубокие причины международного характера. Северные Нидерланды, как мы уже видели, в XVII веке были исключительным явлением. На протяжении десятилетий они образовывали в неспокойной Европе остров богатства и мира, они располагали невероятно обширной сетью торговых контактов, они проводили политику великой державы, и все это несмотря на свою маленькую территорию с относительно небольшим населением.
Читать дальше