Николай Муравьев-Карсский - Собственные записки. 1811–1816

На сем параде я имел случай познакомиться с полковником Энгельгардом, какого-то уланского полка, который состоял при дворе Марии Павловны, и с адъютантом его Мердером.

Из Йены мы пошли на Мерзебург и Галле. Мы проходили чрез городок Бернбург, в котором мне назначили квартиру у тамошнего ландрата. Он жил в древнем рыцарском замке, в котором все сохранялось по обычаю старых времен. На воротах гербы, стены строения необыкновенной толщины. Главная лестница вела прямо в рыцарскую залу (Rittersaal), в которой по стенам висели старинные картины, писанные в человеческий рост и изображающие подвиги бывшего владельца. Огромный камин занимал третью часть стены; тут, около огня, собирались знаменитые витязи, гуляли, пьянствовали, ссорились, дрались; тут на совещаниях решались поиски, предпринимаемые для ограбления соседей. Тут совершались подвиги, воспеваемые ныне в балладах. Мой хозяин рассказывал мне содержание картин. Я остановился пред одной, которая изображала людей, дерущихся за столом: бутылки, стулья, посуда, все через стол летело, и один рыцарь лежал на полу.

– Это, – сказал мне хозяин, – изображает истинное происшествие, случившееся здесь в последние времена рыцарства. Старый рыцарь, хозяин сего дома, был ein ponfifan (bon vivant); [223]он любил общество приятелей и с ними вместе подпивал. Однажды к нему собрались окрестные рыцари на праздник; все уселись около сего же самого камина, у которого мы теперь сидим. Стали разносить бокал в круговую; все перепились, начали в карты играть, и один из гостей обыграл хозяина бесчестным образом. Вместо денег он получил пустую бутылку в лоб, но не потерялся от сего удара. Он был так силен, что переколотил всех в сем честном доме, успел выбежать на двор, сесть на своего коня, затем выломал ворота и перескочил верхом через ров, мимо подъемного моста. Чрез сие возгорелась война между домами сих господ. Происшествия, в сей войне случившиеся, было бы слишком долго вам рассказывать; подвиги, оказанные с обеих сторон, описаны в какой-то книге.

– Посмотрите, – продолжал хозяин мой, – на эту башню, которая среди двора стоит; тут заключались увезенные девицы и пленные. Полюбопытствуйте сходить в нее; там теперь живет городовой трубач уже пятнадцать лет; должность его состоит в том, чтобы часы трубить днем и ночью.

Башня сия стояла среди двора; она могла иметь от 15 до 20 сажен в вышину. Двери, служащие входом в нее, были на возвышении четырех или пяти сажен от земли; к ним пристроена плохая деревянная лестница, которую можно было легко снять. Я влез по этой лестнице в башню и стал подыматься по разваленным каменным ступеням, идущим улиткой по внутренней стене башни. В стороне видны были небольшие чуланы, вероятно служившие темницами. Я лез вверх, пока не ударился головой в дверь, которая горизонтально лежала западней и была заперта на замок. Я постучался, но никто не отпирал, и я принужден был воротиться. Спустя несколько часов я опять полез в башню; горизонтальные двери были отперты, и я вошел в маленькую горницу, которая находилась на самой вершине башни, где меня принял с веселым видом поднебесный пустынник и долго рассказывал о разных сражениях французов с немцами, в которых он участвовал, служа в то время жандармом.

– Выйдя в отставку, – говорил он, – я женился и получил здесь место городового трубача. Должность моя не трудная, но беспокойная; однако я к ней привык. Я уже давно овдовел, имею дочь лет восемнадцати и сожалею, что вам не удалось ее видеть; она ходит каждый день за покупками в город и теперь тоже ушла, а я никогда почти не выхожу из сей горницы, занимаюсь музыкой и доволен своим состоянием.

Меня удивило, что люди соглашаются жить в 20 саженях от горизонта земли, не беспокоясь о том, чтобы когда-нибудь коснуться ее ногами.

Вечер я провел в саду, принадлежащем к сему замку. Говорят, что сад этот был насажен старым рыцарем, бывшим в замке хозяином; он находился в большом запустении: дорожек следов не оставалось, везде означались только остатки террас, но и те были почти разрушены.

В Галле мне понадобилось сходить в ратушу к бургомистру. Я нашел его в больших хлопотах, потому что он не мог объясниться с одним офицером какого-то ополченного казачьего полка, который возвращался в Гамбург. Расспросив офицера о корпусе, в котором он числился, я осведомился, что он знал отца моего, начальника Главного штаба тех войск, и на всякий случай просил его доставить записку к батюшке. Он взялся за сие, но я сомневался, чтобы записка моя дошла, потому что офицер был хмелен.