Лев Шаховской: С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

– Стреляйте в нас, мы не будем отвечать вам; мы заключили перемирие и не хотим драться, – говорил парламентер.

– Так сдавайтесь! – предложил ему Вельяминов.

– Мы не можем сдаваться, ибо в перемирие поставлено условие, что каждая сторона остается на занимаемых ею позициях.

– Я не имею никаких сведений и инструкций относительно перемирия и продолжаю атаку: защищайтесь или сдавайтесь, – возражал Вельяминов.

– Вы не успели, быть может, получить известий от вашего правительства о перемирии; но вот вам доказательство, – говорил парламентер, – телеграмма турецкого военного министра из Константинополя, предписывающая нам прекратить военные действия, и наконец, – добавил парламентер, – я сам остаюсь у вас заложником в подтверждение моих слов.

Генерал Вельяминов, занявший еще накануне выгодные позиции против неприятеля, согласился приостановить атаку и отправил турецкого парламентера к генералу Гурко, испрашивая у него дальнейших распоряжений. Турки между тем вышли из своих редутов и ложементов, составили ружья в козлы и разгуливали взад и вперед в виду нашей цепи; некоторые подходили к самой цепи и угощали наших солдат табаком и ракией, изъявляя знаками радость о прекращении войны. Но когда наступила ночь с 29-го на 30-е, они засветили огромные яркие костры по всей занимаемой ими линии, оставили на виду у нас небольшую цепь и всеми своими силами стали отступить ночью из Самокова на Банью и далее к Адрианополю.

Гурко получил донесение обо всем этом 30 декабря в Ихтимане, где он остановился на ночлег по дороге к Трояновым воротам, куда двигался вместе с колонной Шувалова. Генерал пришел в сильнейшее негодование. «Преследовать неприятеля, гнаться за ним по пятам, не дать ему уйти», – писал он генералу Вельяминову. Но Вельяминов сам уже понял турецкую хитрость и, не дожидаясь приказаний Гурко, с рассветом 30 декабря побежал следом за турками на Банью; турецкий парламентер, присланный генералом Вельяминовым, остался в свите Гурко. Одновременно с отступлением из Самокова турки отступили из Трояновых ворот, направляясь по шоссе на Филиппополь и оттуда далее к Адрианополю. Единственной их целью было успеть в целости спастись от преследования их генералом Гурко и от едущего им наперерез к Адрианополю генерала Скобелева. Чтобы задержать по возможности наше движение в погоне за ними, Сулейман-паша продолжал посылать к нам парламентеров с предложениями о немедленном заключении перемирия. Вторым турецким парламентером был адъютант Сулейман-паши Зеки-бей, который прибыл 30 же декабря в Ихтиман и объявил генералу, что турки желают вести переговоры о мире и потому просят прекратить военные действия. Этот второй парламентер оказался очень образованным и весьма умным человеком, принадлежащим к старотурецкой консервативной партии. Приехал он к нам предубежденный против русских, и первый день, проведенный с нами, вел себя крайне сдержанно, видимо взвешивая каждое свое слово. Но принятый нами радушно, очарованный добродушием и привлекающей любезностью гвардейской свиты и ординарцев генерала Гурко, Зеки-бей стал на другой же день совсем иным в обхождении с нами. Он иначе не называл нас, как «мои дорогие враги» (mes chers ennemis), и признался откровенно, что единственная армия, уцелевшая у турок от разгрома, это ныне отступающая перед нами на Адрианополь. Если этой армии не удастся благополучно добраться до Адрианополя, то у Турции не останется ровно ничего под ружьем.

– Мы спасаем нашу честь в настоящую минуту, – прибавил Зеки-бей, – чтобы встретить переговоры о мире, имея в Адрианополе хоть какую-нибудь армию.

Слова эти Зеки-бей подтверждал тем нервным состоянием и испуганным видом, который невольно принимал всякий раз, когда раздавались впереди глухие удары орудий или звуки ружейной пальбы. «Вы догоняете нас, – говорил Зеки-бей, вслушиваясь тревожно вдаль при каждом грохоте пушки, – но вам не догнать нас; вы опоздали на целые сутки», – прибавил он в утешение себе. Гурко между тем усиливал марши своего отряда, предполагая не только догнать неприятеля, но перегнать его, забежать ему вперед и стать поперек дороги. Отряд наш двигался через Малые Балканы подобно вихрю со всей тяжелой артиллерией и забирал в плен попадавшихся по пути отставших турок. Этих отставших было много. До Базарджика мы набрали до трех тысяч человек пленных. Только ленивый, можно сказать, не приводил пленных к Гурко. В Базарджике даже один полковой священник представил Гурко двух турецких солдат, лично схваченных им с оружием в руках. Случай этот произошел следующим образом. Проходя по улицам Базарджика со 2-й гвардейской дивизией (с колонной Шувалова), священник зашел в пустой дом, чтобы на скорую руку развести там огонь и напиться чаю. Пока кипятилась вода, священник заметил в комнате плотно притворенные дверцы шкафа, вделанного в стену. Любопытствуя узнать, нет ли чего в этом шкафу съедобного, священник отворил дверцы и, к ужасу своему, увидел турка, сидящего в шкафу с ружьем в руках. Несколько мгновений оба, и священник, и турок, испуганно смотрели друг на друга. Наконец турок начал первый: