Виктор Земсков - Репатриация перемещённых советских граждан

Из документов ведомства Ф. И. Голикова можно заключить, что осенью 1944 г. советское руководство было обеспокоено сообщениями из англо-американских источников о том, что большинство советских военнопленных будто бы враждебно настроено к советскому правительству и не желает возвращаться в Советский Союз. Достоверность этой информации была сомнительной. В дальнейшем из различных источников, в том числе по линии внешней и военной разведок, были получены подтверждения, что основная масса советских военнопленных и интернированных гражданских лиц желает возвратиться на Родину, несмотря на идеологическую обработку со стороны геббельсовской и власовской пропаганды. Ей не удалось привить чувство ненависти ни к советской власти, ни к англо-американским «плутократам». В среде находившихся в неволе советских граждан с удовлетворением воспринимались известия о победах Красной Армии и англо-американских войск. В то же время этих людей беспокоила вероятность того, что в случае возвращения в СССР у них могут быть неприятности по фактам расследования жизни и деятельности за границей, обстоятельств сдачи в плен и т.д. Но больше всего их волновала другая проблема: зная о негативном и подозрительном отношении советского правительства к людям, побывавшим за рубежом, они сомневались, что им разрешат вернуться на Родину.

Практика показала, что эти опасения оказались напрасными. Советское правительство было заинтересовано в возвращении перемещенных лиц, причем всех без исключения, невзирая на желание части этих людей остаться на Западе. Репатриация была обязательной, о чем Сталин, Рузвельт и Черчилль договорились в Ялте при встрече в феврале 1945 г. Это дало повод называть в различных публикациях советских перемещенных лиц «жертвами Ялты», а Рузвельта и Черчилля — соучастниками «преступника» Сталина. Но ведь тогда не вызывало никаких сомнений, что если кто и будет уклоняться от репатриации, то это прежде всего коллаборационисты. До осени 1945 г. настроение в английском и американском обществе было таково, что любой политик, покрывающий коллаборационистов (петэновцев, квислинговцев, власовцев и т.п.), сильно рисковал своей репутацией. Черчилль и Рузвельт просто не могли поступить иначе.

Однако со временем отношения между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции стали охлаждаться. Советские перемещенные лица, желающие найти убежище на Западе, постепенно трансформировались в сознании англичан и американцев из «квислинговцев» в «борцов против коммунизма». Руководители западных стран получили возможность, не рискуя вызвать гнев общественности, предоставлять им статус политических беженцев.

В СССР и на Западе были противоположные представления о праве человека на свободу выбора подданства. Если в США и Великобритании это право, безусловно, признавалось и было зафиксировано в законодательстве, то по законам СССР (что было внедрено в сознание населения) стремление сменить подданство или выражение эмигрантских настроений входили в перечень политических преступлений (ст. 58 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР) вкупе со шпионажем, антисоветскими заговорами, вредительством, контрреволюционной агитацией и т.д. Естественный в западном мире подход к этой проблеме расценивался политическим руководством СССР как чуждый, враждебный и даже непонятный. Это было одним из следствий сложившегося в СССР политического режима, закрытости страны («железный занавес»). И в законодательстве СССР, и в общественном сознании его граждан трансформация понятия «свобода выбора страны обитания» из политического преступления в неотъемлемое право человека произошла только в конце 1980-х — начале 1990-х годов. И не случайно эта трансформация шла одновременно с кризисом тоталитаризма, рождением многопартийной системы и интеграцией в мировое сообщество.