Уильям Ширер - Взлет и падение Третьего Рейха

Присутствовавшие запротестовали. Они говорили, что еще есть надежда, если фюрер отступит на юг. В Чехословакии сосредоточены группа армий фельдмаршала Фердинанда Шернера и значительные силы Кессельринга. Дёниц, который выехал на северо-запад принять командование войсками, и Гиммлер, который, как мы убедимся, по-прежнему вел собственную игру, звонили фюреру, убеждая его покинуть Берлин. Даже Риббентроп связался с ним по телефону и сообщил, что готов организовать «дипломатический переворот», который все спасет. Но Гитлер уже никому из них не верил, даже «второму Бисмарку», как однажды в минуту расположения он, не подумав, назвал своего министра иностранных дел. Он сказал, что принял наконец решение. И, чтобы показать, что это решение бесповоротно, он вызвал секретаря и в их присутствии продиктовал заявление, которое следовало немедленно зачитать по радио. В нем говорилось, что фюрер остается в Берлине и будет оборонять его до конца.

Затем Гитлер послал за Геббельсом и пригласил его с женой и шестью детьми переехать в бункер из своего сильно пострадавшего от бомбежек дома, расположенного на Вильгельмштрассе. Он был уверен, что по крайней мере этот фанатичный приверженец останется при нем вместе с семьей до конца. Потом Гитлер занялся своими бумагами, отобрав те, которые, на его взгляд, следовало уничтожить, и передал одному из своих адъютантов — Юлиусу Шаубу, который вынес их в сад и сжег.

Наконец вечером он вызвал к себе Кейтеля и Йодля и приказал им двинуться на юг и взять на себя непосредственное руководство оставшимися войсками. Оба генерала, находившиеся рядом с Гитлером всю войну, оставили довольно красочное описание последнего расставания с верховным главнокомандующим. Кейтель, который ни разу не ослушался приказа фюрера, даже когда тот повелевал совершать самые подлые военные преступления, промолчал. В отличие от него, Йодль, лакействовавший в меньшей степени, ответил. В глазах этого солдата, который, несмотря на фанатичную преданность и верную службу фюреру, еще хранил верность военным традициям, верховный главнокомандующий бросал свои войска, перекладывая в момент катастрофы ответственность на них.

«Вы не сможете руководить отсюда, — сказал Йодль. — Если рядом с вами не будет штаба, как вы сможете вообще чем-либо управлять?»

«Что ж, тогда Геринг там примет руководство на себя», — возразил Гитлер.

Один из присутствовавших заметил, что ни один солдат не будет сражаться за рейхсмаршала, и Гитлер прервал его: «Что вы имеете в виду под словом «сражаться»? Сколько осталось сражаться? Всего ничего». Даже у безумного завоевателя спала наконец пелена с глаз. Или боги на мгновение ниспослали ему просветление в эти последние дни его жизни, похожие на кошмар наяву.

Вспышки неистовой ярости у фюрера 22 апреля и его решение остаться в Берлине не прошли без последствий. Когда Гиммлер, который находился в Хоэнлихене, северо-западнее Берлина, получил от Германа Фегелейна, своего офицера связи из штаба СС, отчет по телефону, он воскликнул в присутствии подчиненных: «В Берлине все с ума посходили. Что же мне делать?» «Поезжайте прямо в Берлин», — ответил один из главных его помощников Готлиб Бергер, начальник штаба СС. Бергер был одним из тех простодушных немцев, которые искренне верили в национал-социализм. Он и понятия не имел о том, что его досточтимый шеф Гиммлер, подстрекаемый Вальтером Шелленбергом, уже установил контакт со шведским графом Фольке Бернадоттом относительно капитуляции немецких армий на Западе. «Я еду в Берлин, — сказал Бергер Гиммлеру, — и ваш долг состоит в том же».

В тот же вечер Бергер, а не Гиммлер, отправился в Берлин, и поездка его представляет интерес благодаря описанию, оставленному им как очевидцем принятия Гитлером важнейшего решения. Когда Бергер прибыл в Берлин, снаряды русских уже рвались неподалеку от канцелярии. Вид Гитлера, который казался «сломленным, конченым человеком», потряс его. Бергер осмелился выразить восхищение решением Гитлера остаться в Берлине. По его словам, он сказал Гитлеру: «Невозможно покинуть народ после того, как он держался так долго и так верно». И снова эти слова привели фюрера в ярость.

«Все это время, — позднее вспоминал Бергер, — фюрер не произнес ни слова. Затем он вдруг выкрикнул: «Все меня обманули! Никто не сказал мне правды. Вооруженные силы лгали мне». И далее в том же духе все громче и громче. Затем лицо его сделалось фиолетово-багровым. Я подумал, что в любой момент у него может случиться удар».