А Волков - Зодчие

- Мы тебя золотом осыплем, жен молодых дадим, дом хороший...

Никита усмехнулся:

- Мне на тот свет пора, а не женами прельщаться! Нам, русским людям, родина всех земных благ дороже...

- В подземную тюрьму! - закричал Музафар-мулла.

- Ваша власть! Лучше в тюрьме буду, чем изменю родной земле!

- У-у, крепок старик! - пробормотал горбун и сделал последнюю попытку: - Тебе и внучку Дуню покинуть не жаль?

- Жаль, а душа дороже! Ведите в зиндан, зачем слова тратить!

Музафар и управитель обменялись удивленными взглядами. В зиндан старика не отправили: надеялись все-таки уговорить его.

Глава III

ВЫСТУПЛЕНИЕ В ПОХОД

В погожее июньское утро 1552 года выступала из Москвы русская рать в далекий и опасный поход на Казань.

Москвичи толпами стояли по сторонам коломенской дороги. Купцы в добротных шубах, подмосковные мужики в армяках, посадские люди, бабы в разноцветных сарафанах, в летниках и киках140 - все пробирались к обочине дороги.

Слышались возгласы:

- Постойте, кормильцы, за землю русскую до смерти!

- Освободите бедных невольников!

- Царство небесное унаследуете!..

- А мы бы, дедушка, еще и по этому побродили! - ответил посадскому веселый детина в потертом кафтане, с кованой железной шапкой на голове. Оно и тута... ежели... тоже не плохо! - Он подпрыгнул, ловко прищелкнул пальцами, заиграл плясовую и начал выделывать коленца.

Сосед по ряду, угрюмый, чугунно-черный мужик, сердито ткнул его кулаком:

- Брось!

- Ай, Демидушка, ай, родненький, какая тя муха укусила? - скривился бывший скоморох Нечай.

- Чать, на войну идешь али куда? - проворчал Жук.

Скоморохам удалось попасть в ополчение, и участие в московском мятеже было им прощено. Но не только из-за этого шли под Казань Нечай и Жук, как и тысячи их соратников. Народ понимал, что совершается великое дело укрепления Руси, и отдавался этому делу с радостью.

За пехотой шла конница на низкорослых некованых лошадках, привычных по суткам оставаться без корма; это был Ертоульный141 полк Федора Троекурова, разведчики многочисленной рати.

Войско текло нескончаемым потоком. Среди несчетных рядов сермяжников142 редко блестели на солнце латы, кольчуги...

Как во все века, Русь выслала на борьбу с опасным врагом лучших своих сынов, не полагаясь на армию наемников, жадных только на деньги.

У многих ратников за лычки шапок были заткнуты деревянные ложки.

Толпа подшучивала:

- Эй, паря! Малу ложку ухватил, голодом насидишься!

- Ништо, управимся! - беззлобно отшучивались ратники. - Нам хошь какие котлы поставь - все вычерпаем!

Два боярина, окруженные челядью, внимательно рассматривали войско.

- А кто воеводы? - спросил один.

- Царский полк сам государь ведет, Сторожевой - воевода Серебряный, полк Правой Руки - князь Андрей Курбский со Щенятевым, полк Левой Руки воевода Плещеев Митрий Иванович, над Запасным полком поставлен Ромодановской...

- И-их, сколько стратигов!143 Много войска государь собрал!

- Много! Тысяч до сотни, а может, и больше наберется. Конечно, не все до Казани дойдут: надобно заставы от крымчаков поставить, по городам сторожи разместить...144

Мимо двигался пушечный наряд. Везли толстые тупоносые гауфницы145, и длинные змеи146, и фальконеты-сокольники, и легкие полевые пушки. Иностранцы уверяли, что ни одна армия не располагала таким множеством прекрасной артиллерии, как русская.

Осадным делам - пушкам - царь Иван всегда уделял особое внимание. Артиллерия составляла особый род войск, и царь заботился о подготовке искусных пушкарей. По зимам в присутствии Ивана Васильевича и ближних бояр устраивались опытные стрельбы, и наиболее отличившихся пушкарей царь награждал.

Русские пушкари первыми додумались ставить мелкие и средние пушки на колеса - лафеты. Это сделало московскую артиллерию наиболее подвижной, способной к быстрому перемещению с одной позиции на другую. Так полковые пушки появились впервые на Руси.

За пушками шел обоз. В телегах лежали бочки с зельем, окутанные мокрой шерстью и рогожами.

В одной из телег сидел бывший казанский пленник - оружейник Кондратий. Узнав, что готовится новый поход на Казань, он выпросился в пушкари.

- Я и стрелять могу, - уверял Кондратий начальника артиллерии, дьяка Выродкова, - и зелье готовить, и пищаль починить... Даром хлеб есть не буду! А человек я одинокий, и коли придется под Казанью голову сложить, по крайности не зря погину, а за дело русское...

Оружейник горел одним желанием: посчитаться с неверными за мучения, перенесенные в плену.