Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

В качестве ещё одного подобного курьёза могу сообщить, что в 50-е годы директор ЦРУ Аллен Даллес вспоминал, как якобы «на исходе» 1916 года некий «крепкий лысый человек с рыжеватой бородкой» настойчиво желал встретиться с ним – тогда резидентом американской разведки в Швейцарии. Но, заключал Даллес, «меня ждала партия в теннис с прекрасной дамой», и Ленин – ну кто же ещё это мог быть! – так и не был принят. Причём историки ЦРУ якобы вычислили, что Ленин-де заходил к Даллесу незадолго до отъезда в Россию, «посоветоваться о немецких субсидиях большевикам» [151].

Да-а-а…

Униженно сгорбившийся в ожидании «мудрого» совета Ленин в потёртом пиджачке перед вальяжным, респектабельным, в белоснежном теннисном костюме под цвет швейцарских снегов, Алленом Даллесом – картина ещё та!

Чего-чего, а самонадеянности «стопроцентным» янки не занимать! Они даже не удосужились сопоставить хронологию событий, но уж чёрт с ними!

Хорошо ещё, что шеф ЦРУ не задал своим подчинённым задачу проанализировать – не был ли «ещё один не принятый» Даллесом крепкий двухметровый русский заика с усиками и кудрявыми волосами Петром Первым, желавшим продать по дешёвке в библиотеку Конгресса оригинал своего подложного «Завещания»?

Русская буржуазия сбросила царя, чтобы продолжать войну. И вдруг приезжает энергичный человек с лозунгом: «Никаких уступок „революционному“ оборончеству! Да здравствует социальная революция!»

Как ослабить его влияние?

Ну, конечно же, сообщить, что приехал «немецкий шпион». Пик обвинений Ленина в прямом шпионаже придётся на июль 1917 года, когда его попытаются арестовать. Но уже весной «пломбированный» вагон был излюбленной темой всей «жёлтой» питерской прессы.

В некотором смысле забавно, но и показательно, что 19 апреля (2 мая по новому стилю) 1917 года поэт Александр Блок писал в письме: « Буржуа только и делают, что боятся: то хулиганов, то немцев, то Ленина, то анархии » [152].

Так или иначе, Ленин – в России, в центре событий, и отныне сам всё более становится центром событий, исходной точкой их формирования и течения. На следующий день после приезда, в 8 часов вечера 4(17) апреля 1917 года началось заседание Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, и Ленин там – сразу же – дал свой первый политический бой.

Вначале по вопросу «О положении швейцарской эмиграции» выступил бывший депутат II Думы меньшевик-интернационалист А. Г. Зурабов (1873–1920), избранный членом Исполкома Петросовета.

Зурабов вернулся в Россию из Копенгагена и подтвердил, что министр иностранных дел Милюков чинил препятствия возвращению на родину эмигрантов-интернационалистов. От имени оставшихся в Швейцарии меньшевиков он предложил Исполкому нажать на Временное правительство, чтобы были начаты переговоры об обмене эмигрантов на интернированных или военнопленных немцев.

Поясню, что «двоевластие» в России выражалось в том, что исполнительную власть осуществляло Временное правительство, но считалось, что оно находится под контролем Петросовета. Реально отношения «Временных» и соглашателей из Петросовета строились по типу Петуха и Кукушки из басни Крылова, однако, нажав на Исполком, можно было как-то повлиять и на правительство.

Выступивший после Зурабова Зиновьев предложил принять соответствующую резолюцию. Председатель Петросовета Церетели и меньшевик Богданов выступили против, и тогда слово взял Ленин…

На том же заседании Ленин был введён в состав Петроградского Совета… Это была его первая государственная, по сути, должность за всю его политическую биографию [153].

Но это было лишь начало!

Назавтра – 18 апреля 1917 года, в № 24 газеты «Правда» – печатного органа ЦК РСДРП(б), и одновременно в № 32 газеты «Известия» – печатного органа Петроградского Совета рабочих депутатов была опубликована ленинская статья «Как мы доехали». Там Ленин кратко описал то, что мы уже знаем. А через неделю после приезда – 12(25) апреля он пишет письма Карпинскому в Женеву и Ганецкому с Радеком в Стокгольм [154].

Карпинскому он, в частности, сообщал:

«…Нас пропустили, встретили здесь бешеной травлей, но ни книг, ни рукописей, ни писем до сих пор не получаем. Очевидно военная цензура работает чудесно – даже чересчур усердно, ибо Вы знаете, что у нас ни тени нигде о войне не было и быть не могло…