Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Вернувшись в 1917 году в Россию, Морозов включился в работу активно, но с работой у него не заладилось ещё при Ленине… С 1930 года Морозов два года пребывал на посту вице-президента Академии художественных наук, в 1936 году был директором издательства «Всекохудожник»…

Несмотря на все выговоры и выволочки, Ленин, как видим, числил Пятакова и Морозова, как и других старых товарищей по партии и борьбе, в числе лучших людей России. Он судил их строго, но – по-товарищески, как сознательных революционеров.

А ценили ли ленинское доверие все те, кого ценил и кому доверял Ленин? Гордились ли они тем, что являются членами личной «команды» Ленина? Отдавали ли себе отчёт – как им в жизни повезло: они не просто строили новую жизнь, а занимались этим под лично ленинским руководством? Оставались ли они сознательными революционерами? Не превращались ли на тех высоких постах, на которые их поставила революция, в просто исполнителей своего служебного долга?

Многие, конечно, оставались революционерами, ценили ленинское доверие и оправдывали его. И многие из этих сотрудников Ленина позднее входили в «команду» Сталина.

Но были к началу 20-х годов не только среди высшего руководства ленинской России, но и среди «высшего низшего» слоя руководства и такие, кто отнюдь не испытывал искренней радости от того, что по ним прохаживается лично ленинский «кнут» в наказание за волокиту, за нерадение, за не горение…

Как это всё могло сказаться на судьбе Ленина?

Это ведь не досужий вопрос, поскольку он – скажу уж прямо, равнозначен вопросу: были ли в верхах РКП(б) влиятельные люди, желавшие Ленину как можно скорее смерти?

И если они были, то – кто?

Всё, сказанное в это главе – как выше, так и ниже, связано именно с двумя последними вопросами.

С начала 20-х годов Ленин всё более и более растрачивал свои силы, и всё более – необратимо. Требовался глубокий, полноценный отдых – с полным отвлечением от всего.

Вблизи от Москвы это было абсолютно невозможно. Выезд за границу на отдых для Ленина исключался.

А куда тогда?

Ранее разговор уже не раз касался темы отдыха Ленина, а точнее – отсутствия такового в полноценном виде с Октября 1917 года. И вот теперь на эту тему надо поговорить и более подробно, и более, так сказать, въедливо…

Уже в 1921 году Ленин чувствовал себя не лучшим образом, но отдыхал редко, да собственно, и не отдыхал. Так, в биохронике отмечено, что 13 июля 1921 года «Ленин уезжает в отпуск в Горки». Однако уже 15 июля он участвует в заседании Политбюро, затем председательствует на заседании Совета Труда и Обороны, и в тот же день проводит заседание Совнаркома…

И пошло-поехало аж до 6 декабря 1921 года, когда Ленин на неделю уехал в Горки, сообщив Горькому: «Устал дьявольски. Бессонница. Еду лечиться».

На «целую» неделю!

Да и то…

Какой там отдых, когда он то и дело отвлекается на письма, записки, работу над статьями!? А ведь в уходящем 1921 году Ленин отдыхал, как уже сказано, совершенно недостаточно. С 1 по 22 января 1921 года он, правда, жил в Горках, приезжая в Москву на заседания ЦК и СТО, но это был не отдых, а всего лишь щадящий режим работы.

В воскресенье 13 февраля 1921 года он вырывается на охоту под Бронницы, но и в этот день полностью расслабиться не вышло – пришлось выступать перед рабочими фабрики имени Октябрьской революции. И после этого – сплошная Москва с её заседаниями, беседами, выступлениями, необходимостью постоянно и помногу говорить, слушать, читать и писать, и не просто говорить, слушать, читать и писать, а принимать важнейшие решения.

Причем всё это – нередко в условиях непонимания, а то и противодействия части собственных соратников. Порой они в этом противодействии были правы, чаще – нет. Но – противодействовали…

И вот так – всю весну и лето 1921 года, до того самого двухдневного «отпуска» 13 июля в Горки. После – опять московская круговерть, обеспечившая к концу года ту бессонницу, о которой Ленин писал Горькому.

С начала же 1922 года периоды вынужденного «отдыха» стали увеличиваться. С 17 января по 1 марта Ленин жил и, опять таки, работал в совхозе близ деревни Костино под Москвой, в Мытищинском районе.

Жил он там в небольшом домике, вставал рано и отправлялся на прогулку. Любил ходить к столетним дубам, ходил на охоту, расчищал дорожки от снега… В один из первых дней по приезде зашёл на скотный двор совхоза… Сторож – не зная, кто это, туда его не пустил, и Ильич повернул обратно, не сказав ни слова [1456].